5 октября исполняется 80 лет актеру, режиссеру, педагогу и общественному деятелю Александру Михайлову. «Вечерняя Москва» вписалась в плотный график Александра Яковлевича и побеседовала с ним.
Царь Иван Грозный, князь Мышкин и Родион Раскольников — в театре, голубоглазый голубятник Василий — в кино. Мы побеседовали с Александром Михайловым в ДК Ленсовета за час до его выхода на сцену.
— Александр Яковлевич, многие не любят своих дней рождения и особенно юбилеев — волей-неволей подводишь итоги, подвергаешь ревизии «списки» друзей, суетишься. А вы?
— А я люблю дни рождения, юбилеи и вообще праздники. Но, конечно, это и большая ответственность. У меня огромное количество друзей и знакомых из разных сфер — это и коллеги-актеры, и единомышленники из Совета Федерации, армейские друзья, исследователи-полярники… Планируется большой сбор в Доме кино, а потом вечеринка для ограниченного круга в ресторане, это значит, будет много обид — каждый же считает, что он и есть твой самый близкий друг. Я буду получать такое… Обидно терять друзей из-за таких вещей…
— Вы много работаете и играете не только в Москве. В ДК Ленсовета идет спектакль «Невеста напрокат» с вами в образе брутального буржуа со сложным характером, с Еленой Прокловой и Юлией Такшиной. Фантастическая на сегодняшний день коллизия: отец хочет, чтобы сын женился, и тот просит постороннюю девушку, еще и эскортницу, сыграть роль его невесты. Как считаете, для зрителя эпохи одиночества в большом городе это актуально?
— А мы и не агитируем жениться. Но я вам скажу, что история про распад семьи с последующим примирением всех ее членов идет на «ура». С этим спектаклем мы были в Англии, Америке, Канаде, Скандинавии — залы везде рукоплескали. Вообще, я не люблю разговоров о том, как все плохо. «Любовь и голуби» ведь тоже про распад и спасение большой семьи, вроде не актуально, а его смотрят уже 40 лет.
— Читала в ваших интервью, что на творческих встречах в регионах обязательно кто-нибудь пошутит: «Людк, а Людк!» — или: «Чего ж это они на нас все рыпаются?». А много вы принесли в этот образ своей органики? В «Мужиках», например, вы совсем другой — в более характерном для вас мужественном амплуа.
— Очень много привнес своего в эту роль, да я даже ее придумал. Володя (режиссер Меньшов. — «ВМ»), кстати, сомневался, но мне удалось его убедить. Сказал:
«Давай сделаем пробу и ты посмотришь».
Он посмотрел:
«Все, роль у тебя в кармане».
Я же рос среди деревенских мужиков — русских, бурят, татар. Родился в Забайкалье, в бурятском поселке Цугольском Доцане в монашеской келье. Потом полгода жили с мамой в морге. Вытащили два гроба, поставили печку с дымоходом и жили. Только уж потом дали комнату. Было послевоенное время. Отец ушел, мама меня одна растила.
— Но вы — не голубятник, скорее морской волк. Рассказывали, что с детских лет бредили морем, начитались Джека Лондона, обменяли гармошку на тельняшку, дважды сбегали из дома в «Нахимовку»…
— Меня ловили на железнодорожной станции и отправляли домой. И после седьмого класса я уговорил маму переехать во Владивосток, чтобы поступить в мореходку. Туда не приняли по возрасту, пошел в ремесленное училище — освоил сварку, газосварку, вальцовку металла. А потом просто пришел на корабль, добился аудиенции с капитаном. Он вышел, я стою, трясусь как осиновый лист.
«Возьмите, — говорю, — меня на корабль».
Он подумал, спрашивает:
«Учеником моториста пойдешь?».
Так я стал учеником моториста, бороздил Японское море, Охотское море, Берингово море… Два раза чуть не попрощался с жизнью. Как-то раз попал в Охотском море в шестибалльный шторм: волна с пятиэтажный дом, судно взмывает на ее гребень и падает с него, как в пропасть. А потом эта огромная водяная гора бьет о борт, ее верхушку срывает ветром и бросает на палубу. И ты под водой. В тот шторм 70 с лишним человек погибли. Стихия есть стихия. Человек с ней не справляется, но мы чудом выстояли. Связи с землей, конечно, не было. Все думали, что мы погибли. Пришли во Владивосток. И я вижу, в порту стоит моя мама-красавица. В платочке своем, накинутом на плечи. Бегу к ней, обнимаю. Смотрю, а у нее седина. Она три месяца не знала, что со мной. Я списался на берег. Работал электромехаником.
— Но до сих пор ходите в экспедиции…
— Я их обожаю! Я знал Артура Чилингарова, дружу с Дмитрием Шпаро. А как-то один военный летчик предложил мне поездку на Северный полюс. Просто сказал:
«А вот поедем, Сань?»
Я говорю:
«Поедем».
Сначала на самолете до Мурманска, потом на вертолете через Землю Франса Иосифа. Земля Франса Иосифа — это какаято фантастика. Стоит казарма, 17 молодых мальчишек пограничников охраняют разрушенный аэродром. Метровые сугробы. Ладно, думаю, пойду погуляю. Иду. Вдруг слышу крики:
«Александр Яковлевич, куда?!»
Оборачиваюсь — а в сугробе притаился огромный белый медведь. Без собак там нельзя гулять. А какая красота расколы льдин — стоишь, а под тобой четыре километра Ледовитого океана. Смотришь в перспективу, а там подсвеченные розовые, голубые льдины, и это бесконечность. Мечтаю попасть на Южный полюс — пожать лапу королевскому пингвину. Представляете, они почти полутораметровые и ходят по спирали… а вокруг многомильное пространство, легкая извилистая белая полоска, океан синего цвета…
— Как вы потом пришли в актерство?
— Увидел во Владивостоке спектакль по Чехову — «Иванов» с участием Валерия Приемыхова. Меня потрясла его игра, яркая, выразительная, правдивая. Сидел, вцепившись в кресло, и плакал. Мне открылся другой мир, о существовании которого я даже не подозревал. Пошел на берег и попрощался с морем. Решил, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы стать актером. Поступил в Дальневосточный институт искусств, меня оттуда два раза выгоняли.
— А почему?
— Зажатый был. Там же дети маленькие учились, им по 17 лет, а мне за 20. И только одна преподавательница в меня верила. Она за меня заступалась, говорила: «Оставьте его в покое. Он стипендию не получает, пусть ходит на занятия. Парень он высокий, видный. В нем что-то есть, поверьте». И то, что она во мне видела, проявилось, когда мы ставили отрывки из литературных произведений. Я показал Макара Нагульнова из «Поднятой целины» Шолохова.
— Среди ваших звездных ролей в театре — Родион Раскольников и князь Мышкин. В чем зерно образа вашего Раскольникова — он нонконформист, бунтарь, жертва ницшеанской философской драмы или все-таки психопат?
— Он абсолютно нормален психически — просто революционер и вершит самосуд. А вот почему процентщица имеет деньги, а честные люди в нищете гибнут? Я считаю, что в вопросах психологической разработки людей выше Федора Михайловича нет. Помните, диалог Дмитрия Карамазова с младшим братом, Алешей:
«Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей, — знал ты эту тайну иль нет? Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с богом борется, а поле битвы — сердца людей».
В «звукопереводе» слово «революция» — это «рев Люцифера». А сегодняшнее значение Люцифера — люди-цифры. Когда Люцифера изгнали из рая, он завладел голубой планетой. Историки подсчитали, что за время существования человечества было всего 240 лет мирного существования.
— Человеку свойственна агрессия?
— Нет, человек рожден как божие создание. Нас стравливает дьявол, и он лукав.
Красивый лозунг «Свобода, равенство, братство», но сколько из-за него погибло таланта, красоты, да просто живых людей! В Стамбул отправили два корабля философов, среди них были Бунин, Куприн, Ильин, а кто пришел? Народная власть. Допускаю, что кухарка может править государством, но ведь за ней увязались Шариковы.
— А что мы будем с этим делать?
— Вечный вопрос. Ничего. Все нормально. Ничего. Мы опустились на самое дно, но снизу постучали. Уверен, дальше возможен только подъем. Как сказал Федор Иванович Тютчев:
«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».
Вот я и блажен. Мне нравится время, в котором я живу, и я знаю, что за Россией огромное будущее.
— Расскажите о ваших поездках на Донбасс.
— Я много раз бывал там и помню мирные времена. Очень красивый город Донецк. Там бытовала замечательная традиция — высаживать миллион роз. Много любопытных деталей подмечал. Думал, почему почти все мужики вечно чего-то стесняются, прячут глаза. А оказывается, у них веки подведенные, как у девушек, — вечная угольная пыль, она оседает на слизистых, и ее не смыть. А потом наступил 2014 год, майдан. В это время я был в Севастополе с гениальным поэтом, симферопольцем Костей Фроловым. Он, кстати, дал мне слово и присылает стихи каждый день, а я читаю его программу. Потом я полетел в Донецк, встречался с бойцами, познакомился с Александром Владимировичем Захарченко. Всю ночь просидели в его штабе, там и Захар Прилепин был. Конечно, выпивали — я открыл в Захарченко очень образованного историка, честного и даже излишне смелого человека. Затем поехали в Первомайск к моему другу, мэру города Жене Ищенко. Казак, веселый парень с отличным чувством юмора и неиссякаемым запасом оптимизма. Весь город на нем держался. Хотя такая там была разруха, у детей глаза затравленные… Подбежали ко мне: дяденька, вы не уедете от нас? А что я мог сказать? Не уеду…
Я провел концерт, Женя говорит:
«Саня, я хочу показать тебе одно место».
Мы сели в джип, поехали. Приехали к пятиэтажке, там только что восьмерых молодых ребят убило ракетой — ничего не осталось, только кровавое месиво. А потом мы поднялись на чердак — а там сотни голубей. Пернатые, чубатые, хохлатые… Говорит, давай выпустим их 1 Мая, чтобы город хоть немного порадовался. Очень красивый человек, но потом и он погиб. Что делать, идет война… Но скоро все закончится. Как в гениальном стихотворении Игоря Талькова:
Когда-нибудь, когда устанет зло
Насиловать тебя едва живую,
И на твое иссохшее чело
Господь слезу уронит дождевую,
Ты выпрямишь, свой перебитый стан,
Как прежде, ощутишь себя мессией
И расцветешь на зависть всем врагам.
Россия, моя Россия.
Лучшие роли
- Мужики! (1981) Павел Зубов;
- Одиноким предоставляется общежитие (1983) Виктор Петрович Фролов;
- Любовь и голуби (1984) Василий Кузякин;
- Змеелов (1985) Павел Сергеевич Шорохов;
- Очарованный странник (1990) Иван Флягин.
