Кристина Обласова сломала ногу, когда ей открутили шурупы с конька, но сумела выиграть чемпионат мира среди юниоров.
Кристина Обласова — первая российская фигуристка, которая выиграла юниорский чемпионат мира в женском одиночном катании в XXI веке — это произошло в 2001 году. Талантливая, харизматичная спортсменка с раннего детства выделялась на катке, но на её спортивном пути оказалось много препятствий. Сильная духом, она мужественно встречалась с каждой невзгодой. Даже страшная травма из-за жёсткой конкуренции в группе её не сломила. Кристина никогда не питала иллюзий относительно среды, в которой боролась. Понимала, что фигурное катание — суровая дисциплина, а справедливость на льду далеко не всегда торжествует.
Настоящей войной — вот чем была жизнь Кристины по её собственному признанию, пока она не завершила карьеру. Её хотели вернуть, но сама она возвращаться в кошмар не желала. Вышла замуж за хоккеиста, а после расставания с ним стала звездой известного реалити-шоу «Холостяк».
Сейчас она очень счастлива во втором браке, воспитывает двоих детей и любуется морем из уютной квартиры в Афинах.
В эксклюзивном интервью «Чемпионату» Кристина Обласова рассказала, как тренировалась вместе с Ириной Слуцкой у Жанны Громовой, почему перешла к Елене Чайковской, но покинула её, став чемпионкой мира среди юниорок, чем обернулось возвращение к наставнице, из-за чего она снялась с произвольной на своём последнем чемпионате России, и посочувствовала нашим спортсменам, которые сейчас не могут выступать на международной арене.
«В 90-е у нас просто брали чехлы от коньков и били по морде»
— Кристина, как вы пришли в фигурное катание? Кто привёл вас на каток?
— Когда я была маленькой, много болела, и меня посоветовали отдать в группу здоровья по фигурному катанию в школе «Сокольники». На каток привела бабушка. Мне было три с половиной года.
— А как началась именно спортивная история?
— Меня сразу начали замечать, практически через полгода занятий. Я быстро прогрессировала, сильно выделялась среди всех детей. Меня заприметил на катке Валерий Николаевич Панфилов, подошёл к моей бабушке и сказал, чтобы привела меня в его группу. А у него занимались шестилетние дети, которые уже исполняли разные элементы.
— Родители не боялись отдавать вас в большой спорт?
— Нет, не боялись, было ещё не понятно, что это выльется в нечто серьёзное. Мне было всего четыре-пять лет. Катаюсь и катаюсь. Хорошо, что при деле, несмотря на смутные времена.
— Когда вы сами поняли, что фигурное катание для вас больше, чем увлечение?
— Наверное, когда стала побеждать на соревнованиях. Первый турнир я выиграла в семь лет, почувствовала, что родители мною гордятся, поняла, что лучше всех. Это был такой возраст, когда более-менее уже осознаёшь происходящее.
— Как вы потом попали в группу Жанны Громовой?
— К ней я пришла после того, как ушла от Владимира Захарова, у которого занималась после Панфилова. У него тренировались олимпийские чемпионы Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков. Позвонили Жанне Фёдоровне, попросились к ней в группу. Мне было где-то 11 лет, но я уже выполнила КМС. У Громовой была мощная группа, где катались мастера спорта из сборной команды: Ирина Слуцкая, Ирина Николаева, Екатерина Васина, Елена Пингачёва. Очень сильный состав.
— Тренировки рядом с такими сильными фигуристками воодушевляли? Может быть, та же Слуцкая что-то подсказывала младшим детям, давала советы?
— Нет, никто никаких советов не давал, все пытались сломать коньки и напакостить.
— Да ладно!
— Да. Чего только не творилось! Так что нет, никто не помогал. Каждый был сам по себе и выживал как мог.
— Хотелось обыграть фаворитов в вашей группе?
— Конечно, соперничество всегда ощущалось на тренировках. И тренер дополнительно провоцировала нас, говоря, допустим: «Посмотри на Иру». А ты, типа, говно… Сразу думаешь, что надо быть лучше, стремишься больше тренироваться. Я порой оставалась после основных тренировок, больше напрягалась на ОФП, чтобы стать лучше.
— В наше время складывается впечатление, что в основном всё-таки фигуристки если не прямо дружат, то поддерживают довольно хорошие отношения, не конфликтуют. А у вас уже с ранних лет образовалась какая-то жёсткая конкуренция…
— Не знаю, какая сейчас ситуация. Многое, действительно, изменилось. И спортсмены теперь другие, и тренеры изменились, не позволяют себе прибегать к тем мерам, которые были в порядке вещей прежде. В 90-е у нас просто брали чехлы от коньков и били по морде. Сейчас такого, думаю, не допускают. Поэтому, возможно, и атмосфера стала более дружеская в группах. Но раньше такого не было. Да, мы могли где-то после тренировок поиграться, однако это было нечто по-детски напускное. В раздевалках, на соревнованиях всегда кто-то пытался насолить другому.
«Я прекрасно понимала, кто такая пока я и кто уже Слуцкая»
— Из-за чего и когда вы перешли от Громовой к Елене Чайковской?
— Я не очень хорошо помню, почему ушла от Громовой. Скорее всего, потому что у меня был очень сильный конфликт со Слуцкой. Мы жутко конфликтовали. Нас сталкивал лбами сам тогдашний президент Федерации фигурного катания Валентин Писеев. У Иры шёл переходный возраст: она поправилась, у неё не получались сложные прыжки, началась раскоординация. А я, напротив, в свои 12-13 лет прыгала самые сложные элементы, мне всё удавалось. Писеев приходил на каток проверять, в какой форме Слуцкая перед соревнованиями, а мы с ней на одном льду в одно время тренировались. И он всегда выделял меня, что провоцировало её на какие-то истерики, действия и так далее.
Однажды атмосфера стала просто невыносимой. Я прекрасно понимала, кто такая пока я и кто уже Слуцкая. Мы по-доброму попрощались с Громовой и расстались.
— Варианта остаться на тот момент не было?
— Всегда есть возможность остаться. Меня ведь не выгоняли. Просто каждый спортсмен стремится к дальнейшему росту, а когда у одного тренера четыре-пять спортсменок, которые соревнуются друг против друга в одной возрастной категории, он объективно не может уделять всем равное внимание. Кому-то кажется, что сопернице поставили лучше программу, выбрали более выигрышную музыку. Думаешь: а почему вы мне не дали такую музыку? Кажется, что тренер не уделяет тебе должного внимания, делает ставку на кого-то другого.
У Чайковской на тот момент тренировались Мария Бутырская, Юлия Солдатова, Юлия Лаутова, но она каталась за Австрию, поэтому не считалась мне конкуренткой. Да и Бутырская с Солдатовой числились уже во взрослой сборной, а я выступала по юниорам. Поэтому я позвонила Елене Анатольевне, попросила взять меня в группу, и она с радостью согласилась. И, собственно говоря, никто об этом никогда не жалел.
— В другом тренерском штабе отличалась организация тренировок?
— У Чайковской всё было строже. Она сама по себе строгий тренер.
— Какой у вас был тренировочный режим?
— Занималась шесть раз в неделю по две тренировки в день, утром и вечером. Каждая ледовая тренировка по полтора часа. Всего три часа льда в день плюс полтора часа ОФП или хореографии. В целом тренировались от 5 до 10 часов в день.
— Как вы совмещали тренировки со школой? Сегодня можно спокойно дистанционно учиться, а тогда ведь такой возможности не было.
— Не было. Приходилось идти на утреннюю тренировку где-то с 8:30, потом учиться во вторую смену с 12 часов до 5 вечера, а в шесть часов снова бежать на тренировку.
— А уроки делали перед сном?
— Как правило, уроки делались в метро. Что-то утром, когда едешь на каток, что-то вечером, если не успела.
— Для вас важно было получить хорошее образование или вы твёрдо нацелились добиться успеха в спорте?
— Лично я понимала, что образование — это очень важно. Но когда в 16 лет я сказала родителям, что хочу учиться в серьёзном институте, они мне отказали. Объяснили, что у меня на это просто нет времени. Если идти учиться, нужно делать это полноценно. А в моей 701-й спортивной школе при ЦСКА в любом случае учителя так или иначе помогали, входили в положение.
«Почувствовала, что всё могу, а родители отныне мне не указ»
— В 1999-м вы завоевали золото на этапе Гран-при среди юниоров в Нидерландах. Крупная медаль престижного турнира. Вы почувствовали, что это некий прорыв?
— Разумеется. Прорыв я почувствовала, как только попала в юниорскую сборную. Мне дали этапы Гран-при, на которых я не подкачала. Прекрасно помню соревнования в Нидерландах, даже помню лучшую подругу Светлану Букарёву, которая там была. Она заняла пятое место и перестала со мной разговаривать.
— Из-за того что выиграли, с вами перестала общаться подруга?
— Обиделась почему-то. Мы жили с ней в одном номере. Она переживала свои неудачи в себе. Вряд ли она меня в чём-то там винила, просто расстроилась, что сама не попала на пьедестал.
— Со стороны других девушек тоже почувствовали, что к вам изменилось отношение?
— Нет, про отношения между спортсменами я поняла всё давно.
— А тренер стал уделять вам больше внимания, выделять каким-то образом?
— Чайковская и второй тренер Владимир Котин всегда уделяли мне много внимания, потому что я была у них единственная сборница среди юниоров. В их группе у меня не было конкурентов. К тому же у Чайковской группа сложилась небольшая. Не как у других, когда на катке 20-30 человек. У неё катались дети из юниорской сборной, в число которых входили я и несколько мальчиков. Остальные занимались в другое время на коммерческой основе.
— Призовые за победу на юниорском Гран-при в Нидерландах, наверное, стали первыми в вашей карьере? На что потратили их, если не секрет?
— Да, это были мои первые призовые деньги! $ 4 тысячи. Купила себе новую мебель в комнату, косметику, прошлась по магазинам.
— Как родители отреагировали на то, что у вас появилась зарплата?
— Они спокойно к этому отнеслись, реакция была больше с моей стороны. Я почувствовала, что всё могу, а родители отныне мне не указ. Стала воспринимать себя взрослой, самостоятельной.
«Ты у меня ещё получишь, я тебе покажу, чтоб ты ноги переломала»
— Вы не раз упоминали, что соперничество на тренировках проявлялось очень ярко, приводило к конфликтам. У вас же есть какая-то неприятная история с открученными шурупами на коньке?
— Это происходило неоднократно, такое случалось много раз. У меня накопилось немало подобных историй за период, когда каталась в группе со Слуцкой. Никаких камер на катке и прочего не было, поэтому в той ситуации с открученными шурупами я не могла посмотреть какие-то записи, чтобы узнать, кто это сделал. Но никто, кроме неё, не мог. На заходе в прыжок у меня ушло лезвие, я упала и сломала ногу.
— Это случилось на тренировке или на соревнованиях?
— На тренировке, но перед серьёзными соревнованиями. Я должна была лететь в Австралию.
— А сколько вам было лет?
— 13.
— Анна Щербакова тоже в 13 лет сломала ногу. Но она всё же просто неудачно упала после прыжка на тренировке, а вас буквально подставили — просто кошмар какой-то!
— Да, но кто знает? Может, ей тоже кто-то что-то открутил. История умалчивает. Не все ведь такие откровенные, как я. Большинство ничего не рассказывает, чтобы никого ни в чём не обвинять. Я в своей жизни давала много интервью, и потом все удивлялись: «Да как ты могла такое сказать про тренера?» Но я всегда говорила правду, это мой принцип.
— Я не совсем поняла. Вы узнали, кто открутил вам шурупы?
— Мы скандалили со Слуцкой в раздевалках, кричали, даже порой дрались. И она несколько раз заявляла: «Ты у меня ещё получишь, я тебе покажу, чтоб ты ноги переломала». Всё в таком духе. Постоянно кто-то кому-то делал какие-то пакости. Резали платья перед соревнованиями, коньки воровали. Когда тренировалась в ЦСКА, у меня украли коньки, оказалось, их выбросили в пруд!
А чтобы купить новые коньки, необходимы немаленькие деньги. Ботинки и лезвия приобретаются отдельно. Потом их ещё обкатывать приходится. Сразу надеть новые, как обувь, и пойти прыгать все тройные — не выйдет. Нужно привыкнуть к конькам, тогда на это уходило до одного месяца. А мне пришлось всё провернуть за неделю.
— Вы рассказываете, и у меня в голове не укладывается… Неужели тренер не мог остановить происходящее?
— А когда ему останавливать? У всех своя личная жизнь. Потренировались и разъехались по домам. Зачем тренеру что-то выяснять там… Это сейчас по-другому. Возьмём пример Ирины Винер. У неё все гимнастки живут в Новогорске. Под контролем. У Этери Тутберидзе спортсмены ездят туда на сборы. Не могу точно сказать, но предполагаю, что дисциплины стало больше. А у нас раньше особо никому не было дела, у кого какие конфликты. Тренер, конечно, могла потребовать прекратить ругань, но…
— Если вы сломали ногу из-за того, что с ваших коньков открутили шурупы, и знали, кто это сделал, то логично пожаловаться руководству федерации.
— А толку? Ну сказала бы я. А как собрать доказательства? Это теперь камеры есть в раздевалках, коридорах. Можно посмотреть, кто куда и в какое время зашёл и вышел. У нас ничего это не было, а коньки хранились в личных шкафчиках. Понятно, что имелись ключики, но замки легко открывались. Там же не сейфы стояли.
— Долго восстанавливались после перелома?
— Нет. У меня слишком сильный характер, я всегда быстро восстанавливалась, возвращалась и всех обыгрывала.
— После той истории не боялись оставлять коньки, возможно, носили их с собой постоянно?
— Таскать постоянно коньки с собой тяжело. Я ездила на тренировки с двумя пересадками. Сначала на троллейбусе, потом на метро, там пересадки между станциями. Выходишь из метро и снова садишься на троллейбус или идёшь пешком 15-20 минут. А на плечах у меня был ещё школьный рюкзак.
— И переходить сразу в другую группу после перелома не стали?
— Нет, после той ситуации я просто набила морду Слуцкой, и всё.
— То есть это действительно была Слуцкая, по вашему мнению?
— В тот период времени у нас была с ней настоящая война! Мы ругались, боролись. Она настраивала против меня всю группу, подговаривала, чтобы со мной не разговаривали. Её слушались, потому что она считалась лидером и звездой. Царила настоящая дедовщина. Она устраивала «тёмную» то одному, то другому. В общем, у неё был какой-то сложный переходный возраст, по всей видимости. Хотя ей было уже 18-19 лет.
— Вполне взрослый, осознанный человек в таком возрасте, по идее.
— Она не была тогда достаточно взрослой, несмотря на возраст. За ней постоянно присматривали мама и папа. Привозили-увозили. Жили только ею, она не знала нормальной жизни. Света белого не видела вообще. Всё время проводила на тренировках и общалась только с нами. Её кругозор ограничивался фигурным катанием. Поэтому по мозгам она была куда младше своих лет, чем другие люди. Тогда я сама этого ещё не осознавала, но помню, как моя мама подходила к её маме и пыталась разговаривать: «Слушай, у тебя уже девка взрослая, по мужикам пора. Почему она всё с детьми играет, какие-то «тёмные» устраивает, бойкоты?» Но ничего не помогало.
«Натягивала шапку-ушанку и целый час проводила на пробежке по морозу»
— Сезон-2000/2001 стал для вас очень успешным. В первой половине вы выиграли два золота на этапах юниорского Гран-при, а потом серебро в финале. Как думаете, чего не хватило для победы?
— Прыжок, наверное, неправильно выполнила, упала. Ничего особенного, обычная случайность, когда на тренировках делаешь 10 из 10, а на соревнованиях что-то внезапно идёт не так.
— Я обратила внимание, что победившая американка Энн Патрис Макдоно после короткой программы была четвёртой, а после произвольной стала первой. Вы были в обоих случаях второй. Не обидно?
— Она откаталась чисто, а я нет, значит, всё было правильно.
— Зато во второй половине сезона вы выиграли свой дебютный чемпионат мира среди юниоров! Как проходила к нему подготовка?
— Очень тяжёлая была подготовка — как в физическом, так и в моральном плане. В России стояла суровая зима. Обычные тренировки мы с Чайковской ещё больше усложнили, чтобы я стала сильнее. Также я сама всегда тренировалась дополнительно. После вечерней тренировки одевалась и шла бегать в метель. Натягивала шапку-ушанку и целый час проводила на пробежке по морозу. Почти каждый день бегала. Нагружала себя чуть ли не как Рокки Бальбоа!
— Настраивались на победу?
— Конечно, я хотела выиграть, но, когда тренировалась, не задумывалась об этом. У меня в голове витали другие мысли какие-то. Я просто понимала, что у меня сложная программа, и её нужно как следует наработать. Сделать так, чтобы мне поставили заслуженные оценки за то, что я умею. Тогда и результат будет ожидаемо высоким.
Я в большей степени соревновалась сама с собой. Если проигрывала, то лишь когда ошибалась сама. Программа у меня была сильная, я всегда исполняла очень сложные элементы, каскады. Выполню их — и я первая. Ошибусь — вина только на мне. Не было такого, чтобы я каталась чисто и кто-то выступил лучше меня. Я могла уступить, только если не справлюсь с нервами, программой.
— Что было самым сложным непосредственно на чемпионате мира?
— Трудностей никаких не было. Единственное: перед произвольной программой я вышла на тренировку, которая начиналась в семь утра, и ничего не смогла прыгнуть. Падала со всего. Елена Анатольевна мне после этого хорошую встряску устроила и привела в чувства. Я подсобралась, отправилась днём поспать, перед стартами я всегда спала. Проснулась — и словно наступил новый день, забыла о плохой тренировке. Но на разминке перед произвольной прыжки снова подводили. А вот в программе всё прошло как по маслу.
В принципе, когда Чайковская была со мной рядом, у меня в основном всё получалось. В те грустные моменты, когда Елена Анатольевна не могла поехать со мной на соревнования, так как сопровождала Марию Бутырскую и Юлию Солдатову на взрослых стартах, она отправляла со мной второго тренера Владимира Котина. Но тогда у меня получалось не всё. Как тренер, она имела некую силу, умела настраивать. Когда она рядом, всегда чувствуешь огромную поддержку, что за тобой очень сильный человек.
— Помните, что вы испытали, когда стали чемпионкой мира среди юниоров?
— Первая реакция, естественно, радость. А потом накатывают всякие мысли, начинаешь задумываться: «Ничего себе! Неужели это правда? У меня это получилось? Я лучшая?» Будто не можешь поверить, что это происходит наяву. Потом радуешься призовым, новым возможностям, спортивному росту. Хочешь идти дальше и брать новые вершины!
«Меня бросили, словно собаку»
— Почему вы прекратили сотрудничество с Чайковской, хотя именно с ней взяли золото чемпионата мира среди юниоров? Тем более если она так хорошо вас настраивала?
— После победы на юниорском «мире» я вышла во взрослые и стала конкуренткой Бутырской и Солдатовой. Повторилась примерно та же ситуация, что была у Громовой. Естественно, Чайковская не могла променять Бутырскую на меня. Бутырская уже была чемпионкой мира, многократной чемпионкой Европы, многократной чемпионкой России. Всё это понятно.
Мне стало казаться, что я никогда не смогу перепрыгнуть выше, потому что наступили такие моменты, когда меня отправили на взрослые Гран-при, но Елена Анатольевна со мной не поехала. На мой первый взрослый этап Гран-при в Канаде меня послали вообще одну. Ни Чайковская, ни даже второй тренер Котин не поехали. Позвонили Татьяне Тарасовой, которая была там с Ягудиным, и попросили её меня вывести. Ну как вывести? Чтобы просто кто-то постоял за бортом.
Конечно, это было очень обидно и оскорбительно. Мне нужна была поддержка, а Тарасова всё-таки не мой тренер. Меня, 17-летнюю девочку, отправили одну за океан, где мне некому было даже «мяу» сказать. Я ходила там везде одна, хотя обычно каждый тренер сопровождает своего спортсмена. Идёт с ним на завтрак, проверяет, во сколько тот ложится спать, интересуется самочувствием: «Ничего не болит, всё нормально? Ок, давай работать». Тренер наблюдает за спортсменом на тренировке, поддерживает, находит какие-то ошибки. А я была одна, никого за бортом у меня на тренировке не было. Меня бросили, словно собаку.
Естественно, в итоге я там обосралась. Упала в короткой, «бабочку» сделала. В произвольной тоже как-то не задалось. И всё же я определённо выступила там не на 11-е место, как меня поставили судьи. Будь там со мной Чайковская, я бы даже с такими прокатами, наверное, заняла четвёртое-пятое место. Но так как не было тренера, сильного человека рядом, меня опустили вниз таблицы. Тогда же было совсем другое судейство. Баллы выставляли не за конкретные элементы, а по принципу «понравилось — не понравилось». Кому-то — 6,0, кому-то — 5,2. Сейчас совсем другая система. На меня, видимо, посмотрели и, понимая, что раз я одна и за меня никто не заступится, поставили на предпоследнее место. Это было обидно.
Второй этап Гран-при проходил у меня в Германии, и в нём также участвовала Бутырская. Соответственно, Чайковская тоже туда поехала, и я заняла пятое место. На самом деле, должна была быть третьей, но ладно.
— Уйдя от Чайковской, вы отправились к Виктору Кудрявцеву. Почему к нему, а не к той же Татьяне Тарасовой или Алексею Мишину, например?
— Тарасова занималась Ягудиным, они вовсю готовились к Олимпиаде. У Мишина — Плющенко. А я как раз ушла от Чайковской, потому что понимала, что накануне Игр ей было совсем не до меня. В нашей федерации вряд ли бы допустили, чтобы у неё или у кого-то ещё из тренеров на пьедестал попали сразу два-три спортсмена. Она это знала и логично сделала ставку на Бутырскую. Но я тоже, разумеется, рассчитывала поехать на Олимпийские игры, и мне нужен был тренер, который занимался бы только мной.
После чемпионата России я окончательно осознала, что всё идёт не так, и ушла к Кудрявцеву. Правда, не ожидала, что через несколько месяцев к нему вернётся Елена Соколова. Мне снова потребовалось бороться за внимание, хотя удалось более-менее всё уладить.
— Тем не менее в 2004 году вы вернулись к Чайковской.
— Да, потому что к Кудрявцеву вернулась ещё и Волчкова, в его группе снова собралась толпа. У Чайковской, наоборот, никого уже не было. Бутырская к тому времени бросила спорт, и других спортсменов у Чайковской не осталось. Конечно, между нами стояла обида друг на друга, но я понимала, что ей нужна, как и она мне.
Однако я не догадывалась, что она, судя по всему, планировала мне как-то отомстить. По крайней мере, так мне думалось. До сих пор не понимаю, почему так всё вышло в последний год моей карьеры. Сложилась какая-то очень непонятная ситуация. Тренировки проходили хорошо, я была в хорошей форме, была готова ехать на Гран-при, а потом за неделю-две до соревнований приходил президент Федерации фигурного катания и говорил: «Ты не едешь. Почему ты на катке? У тебя же травма». Я: «Какая травма? Нет у меня никакой травмы!» Оказывается, это Чайковская почему-то сообщала, что якобы у меня травма. Я подходила к ней: «Какая у меня травма? Я готовлюсь, всё хорошо». А она на это: «Нет, ты не поедешь». С обоими Гран-при она меня так прокатила. А это ведь деньги. Я же там могла заработать! Плюс была уверена, что смогу достойно выступить.
Дальше пошёл ещё больший бедлам. Не знаю, может, мне следовало заткнуться и, стиснув зубы, выполнять всё, что она говорила. Нет значит нет. Но я полезла на рожон, стала на какие-то соревнования ездить в какой-то Самаре, Казани, взяла на себя расходы. Она всегда отправляла меня кататься в какую-то жопу, во всякие Мухосрански. Я обижалась, долго боролась… Но потом послала всё это к чёрту.
— Сейчас часто, когда фигуристы уходят от известного тренера, это вызывает много шума и волну критики в сторону спортсменов. Когда вы сами переходили от Чайковской, а потом возвращались, сталкивались с каким-то осуждением?
— Может быть, кто-то и осуждал, но я никогда об этом не задумывалась и ничего подобного не слышала. Кто-то постоянно о чём-то судачит, меня это мало волновало. Про меня и так много всяких баек ходило. Я действительно была не святая. Всё время нарушала режим, позволяла себе то, чего, возможно, позволять нельзя где-то. Опаздывала на тренировки. Всякое бывало. Но в целом, какая бы я ни пришла, я всегда хорошо тренировалась, всё выполняла.
«Да ну это всё! Лучше замуж выйду»
— На чемпионате России — 2004 перед короткой программой вы так нервничали, что вам дали нашатырь. Это была нормальная практика?
— Нашатырь мне частенько давали. А на том чемпионате России переживания буквально захлестнули. Представьте: ты год готовишься, а потом можешь обосраться за две минуты программы. Упал один раз — и весь год коту под хвост. Выходишь на лёд и понимаешь, что впереди самые важные минуты, а произойти может всё что угодно. Например, можно в ямку какую-то попасть, так как до тебя кто-то прыгал и мог случайно дырку где-то оставить. Одно дело, когда катаешься на тренировках и заранее смотришь, что каток в порядке. А на соревнованиях ты не знаешь, как до тебя могла «наследить» другая спортсменка.
Поэтому я нервничала, понимала, что могу попасть в сборную, поехать на Европу. Мне не только нашатырь давали. По-моему, я там ещё и 50 граммов приняла.
— У нас после 50 граммов водить машину нельзя, а вы отправились прыгать на льду и выиграли бронзу! А из-за чего не удалось позже удачно выступить на чемпионате Европы?
— Не знаю, может, чуть-чуть расслабилась. Мне кажется, для российских фигуристов чемпионат России — всё равно что Олимпийские игры. Это соревнование серьёзнее, чем чемпионаты Европы и мира. Возможно, немного отпустила себя после отбора. Хотя я бы так не сказала. Я же чувствовала ответственность, понимала, что это мой первый чемпионат Европы, и мне, безусловно, хотелось попасть в призы. Естественно, мне было не плевать, как я выступлю. Наверное, не всё получилось там от волнения, и я оказалась на 16-м месте.
С другой стороны, считаю, что меня и Татьяну Басову, которая заняла 18-е место, тогда засудили, «продали» ради Лены Соколовой. Раньше существовала практика, что федерация договаривалась с судьями, кому отдать большее предпочтение. Те не хотели допускать, чтобы сразу три российские фигуристки попали в десятку или на пьедестал. Судей было 14, каждому хотелось продвинуть повыше спортсменов из своих стран. Соглашались поставить, например, Елену Соколову третьей или четвёртой, но при условии, что другие россиянки уходят под определённых иностранок.
Думаю, что ни я, ни Татьяна Басова не откатались на том чемпионате Европы на позорные 16-е и 18-е места. До нас и Слуцкая, и Бутырская, бывало, хуже выступали. Мы не падали, просто допустили с Таней одинаковую ошибку. Если пересмотреть весь этот чемпионат, а я его пересматривала неоднократно, то там катались девочки с более слабыми программами, более лёгкими прыжками, и при этом они тоже допускали ошибки, но почему-то оказались впереди. Считаю, нас просто «продали». Вот такая политика.
— Чемпионат России — 2005 стал последним стартом в вашей карьере. Вы откатали только короткую программу, а потом снялись. Что случилось?
— На том чемпионате России я снова была абсолютно одна. С Еленой Анатольевной у нас царил полный бойкот. Мы совсем не общались, и я поехала на главный внутренний старт без тренера. Пыталась вновь всем зачем-то доказать, что я могу. В итоге вышла на лёд в короткой и допустила ошибку на прыжке, который — меня ночью разбуди, я его прыгну. Но, предполагаю, меня засунули в жопу не из-за ошибки, а по приказу Чайковской. Чтобы проучить таким образом. Поставили на 16-е место.
После этого я не видела смысла продолжать. Ни сил, ни желания бороться с нашей федерацией, нашими тренерами не было. Я так устала за тот год, что просто не хотела больше никому ничего доказывать. Решила: пускай так и будет.
— Процитирую высказывание Владимира Котина по поводу вашего выступления на чемпионате России — 2005: «Перед поездкой в Питер она, считайте, даже не тренировалась». Это правда?
— Конечно, нет. Я тренировалась каждый день, катала программы, бегала кроссы, но они не хотели этого видеть. У меня был конфликт с Чайковской. Когда я приходила на каток, слышала от неё в свой адрес отнюдь не лучшие вещи. Тренироваться было очень сложно.
— Не рассматривали вариант снова поменять тренера или попробовать себя в парном виде, танцах на льду?
— Я так сильно была раздавлена, так сильно была убита, если честно… Ко мне в номер на чемпионате России приходила Галина Голубкова (с 2002 года занимала должность заместителя генерального секретаря ФФКР, а в 2010-м стала заместителем генерального директора ФФКР. — Прим. «Чемпионата»). Она просила меня одуматься, говорила, какая я талантливая, что не надо бросать, что у меня всё впереди. В федерации не хотели, чтобы я завершала карьеру. Но я, будучи гордой вороной, понимала, что уже оббежала всех тренеров. Да и сил проситься к кому-то у меня не было: ни к Тарасовой, ни к кому-либо ещё.
Чтобы тренироваться у Тарасовой, нужны были большие средства: на проживание в Америке, оплату тренировок. Мои родители ими не располагали. Идти обратно к Кудрявцеву я не хотела. Кто-то из других тренеров передал мне, что Громова хотела меня взять к себе в группу, причём с удовольствием, чтобы я не чувствовала себя брошенной, никому не нужной. Но я никуда не хотела.
— А вы не связывали падение своих результатов на взрослых соревнованиях с пубертатом? Это же обычная история.
— Возможно. Конечно, у меня тогда вес пополз, я прибавила, как конь. Но могла бы додавить это фигурное катание, остаться в спорте. Похудела бы постепенно, как у всех это происходит. Но на тот момент я представила, сколько мне ещё ждать до следующей Олимпиады, сколько нужно опять трудиться, что-то доказывать…
Я очень устала что-то кому-то доказывать. Очень сильно. У меня вся жизнь была, словно война. Всё приходилось выгрызать зубами. Никогда нигде ничего легко не давалось. Везде какие-то скандалы, интриги, расследования, какой-то ужас! Прикинула, что даже если за следующие четыре года я выиграю всё и вся, что вряд ли, конечно, то заработаю не настолько много, чтобы оправдать все жертвы. Решила: «Да ну это всё! Лучше замуж выйду».
— Получается, для вас завершение карьеры стало неким облегчением?
— Если честно, то да. Я тогда собрала манатки и уехала к своему молодому человеку Сергею Конькову в Нижнекамск. Он играл там за местную хоккейную команду. Многие думали, что это какая-то временная история, я отдохну пару месяцев и вернусь. Мне звонили, говорили: «Кристин, ты что, сдурела? Прекращай. Давай возвращайся». Но я помню своё состояние в этом Нижнекамске. Я тогда курила и думала: «Господи, я самый счастливый человек на свете! Никто от меня ничего не требует, никому я ничего не должна и вообще свободна!» Меня нереально было вернуть назад.
— Официально о завершении карьеры объявляли?
— Мне кажется, да. Я дала очень громкое интервью после короткой программы на том последнем чемпионате России. Вроде сильно оскорбляла в нём Писеева, потому что он тоже так или иначе приложил руку ко всему произошедшему. Он мог бы меня выслушать, понять, но не захотел этого сделать, так как Чайковская что-то там наговорила. Лично у меня такая картина сложилась.
А как было на самом деле, кто мне срал на пути, до сих пор не знаю. Но меня не устраивало то, что происходило. Естественно, то интервью не вышло. Его сразу аннулировали.
«Кататься до пенсии — тоже не очень хорошо»
— В юниорках вы соревновались с Каролиной Костнер и Мики Андо, у которых в итоге сложилась очень успешная и долгая взрослая карьера. При этом Каролину вы изначально обыгрывали. Что-нибудь чувствовали по этому поводу?
— Было ощущение, если бы федерация своевременно сделала ставку на меня, то я бы, скорее всего, стала олимпийской чемпионкой. Но так как у нас в России очень большая конкуренция, то чемпионат страны — своеобразные Олимпийские игры, самый важный старт в сезоне, где очень трудно пробиться. Что делать, если все фигуристки откатаются чисто? Как их ставить? По внешнему виду, костюмам? У всех одинаковые прыжки, вращения. Как реально судить?
— Представим, что вам уделяли бы больше внимания на тренировках, объективно судили на соревнованиях. Вы бы хотели тогда такую же длинную карьеру, как у Каролины Костнер?
— Не-а. Я считаю, что всему своё время. Кататься до пенсии — это тоже не очень хорошо. Разве что для того, кто является глобальным фанатом фигурного катания. Я, пожалуй, не настолько сильно делала на него ставку и сейчас не продолжаю быть тем же тренером.
— Но, выйдя замуж в Нижнекамске, вы открыли там свою школу.
— Школа — это громко сказано, но да, там у меня тренировались дети.
— Однако настоящего желания заниматься тренерством не было?
— Это была больше коммерческая история. Я работала с детьми и не скрываю — получала удовольствие, конечно. Но от меня требовалось приходить всего лишь на пару часов в день. На тот момент мне было это интересно, тем более в Нижнекамске заняться особо нечем. Исполнять только роль жены казалось немного скучновато, я не такой человек. Поэтому открыла школу и занималась ею. В том маленьком городишке я первой открыла школу фигурного катания, была звездой, меня все знали.
— У вас есть ещё опыт открытия своего салона красоты.
— Да. Когда муж подписал контракт с хоккейным клубом в Ярославле, мы уехали из Нижнекамска, и мне пришлось оставить свою школу. Я подумала, чем заняться теперь, и решила попробовать открыть салон красоты. Сделали приятный салон в хорошем месте в центральной части города. Но года через три супруга снова перевели в другой клуб, и мы уехали.
— Постоянная неопределённость и переезды не послужили одной из причин вашего расставания?
— Там много причин накопилось. Какие-то обиды с обеих сторон. Больше, наверное, у меня.
— А когда вы с ним ещё только встречались во время спортивной карьеры, отношения не мешали тренировкам?
— Тренировкам это не мешало. Он находился в другом городе, мог приехать на один день. Это не та история, что он тоже жил в Москве и мы днями напролёт вместе где-то болтались.
— В одном из интервью вы как-то пошутили, что хотите соблазнить французского фигуриста Бриана Жубера. Он тоже был к вам неравнодушен и называл «сексивумен». А какие отношения у вас сложились в реальности?
— Это была детская забава. Мы даже ни разу не целовались. На соревнованиях просто перекидывались приветами, могли улыбнуться друг другу. Понимали, что есть симпатия, но не развивали её.
— А с иностранными фигуристками на стартах общались?
— Не могу сказать, что с кем-то дружила. Но, разумеется, мы общались после соревнований на банкетах. А перед состязаниями и во время них обычно всем не до этого. Все настраиваются на прокаты, каждая погружена в себя и считает остальных соперницами.
— Не помните, случайно, канадскую фигуристку Меган Дюамель, которая выступала с вами в одиночном виде по юниорам? Сейчас она часто весьма негативно высказывается о наших фигуристах, критикует.
— Нет. А зачем ей критиковать? Всем дико повезло, что русские фигуристы сейчас не выступают на мировых соревнованиях.
«Все девочки дают интервью с макияжем и причёсками, а я с «какашкой» на голове и без косметики»
— Вы участвовали во втором сезоне известного реалити-шоу «Холостяк». Расскажите, как туда попали? Вроде вы прошли кастинг на спор?
— Так оно и есть. С подружкой поспорили. Сидели, выпивали, она говорит: «Что ты сидишь? Иди в «Холостяк». Я: «В какой ещё «Холостяк»?» — «Реалити-шоу». «Да я никогда в жизни его не смотрела и туда не пойду. Что за бред!» Она всё равно настаивает: «Посмотри». А я: «Даже смотреть не буду».
И ничего не смотрела. Но через две недели мне позвонили и пригласили на какой-то кастинг. Я решила сходить, думала, может, какая-то съёмка, мало ли. Приехала, увидела толпу девочек. Спрашиваю: «Куда отбирают? Что за кастинг?» Все удивились, что я не знаю, сказали, отбор в «Холостяк». Я не поняла. Потом меня поставили перед камерами, стали спрашивать, что я подарю жениху. Отвечаю: «Я? Подарю что-то? Вы что, издеваетесь? Ничего дарить не буду! И вообще, идти ни в какой «Холостяк» не собираюсь!» Меня спросили, зачем же я пришла. Я призналась, что не знала, куда этот кастинг. В общем, глупо получилось. Меня же как бывшую спортсменку и как жену хоккеиста постоянно звали на всякие фотосессии. Я думала здесь примерно та же история. Сказала: «Спасибо большое, до свидания».
Но они стали мне названивать, уговаривали принять участие: «Подумай, мы знаем, ты училась на телеведущую, может, тебе этот опыт потом пригодится, тебя могут заметить». Я рассудила, что, в принципе, раз сейчас свободна и ничем не обременена, то можно и поучаствовать. Почему нет?
— Вы знали, что «холостяком» будет Максим Чернявский, бывший муж Анны Седоковой? Какое впечатление он произвёл, когда впервые с ним познакомились на проекте?
— Нет, никто не знал. Когда впервые увидела его, было вообще по барабану. Но потом ты находишься в такой ситуации, что три месяца живёшь и никого из мужчин, кроме него, не видишь. Общаешься либо с ним, либо с другими девочками. Я изначально думала, что он хороший парень, а тут его ещё дополнительно раскрывали перед нами с положительных сторон. Симпатичный, богатый, статный, образованный — естественно, ненароком влюбляешься.
— На проекте вы были одной из самых ярких участниц и дошли практически до финала. Ожидали, что так далеко продвинетесь?
— Да, я в себе нисколько не сомневалась!
— Что было самое сложное во время съёмок?
— Ничего сложного. Тяжело было только то, что устраивали участницам по ночам блиц-интервью, где каждую расспрашивали, как прошёл день. Заставляли нас краситься, причёски делать, а блиц мог быть в два-три часа ночи. Меня клонило в сон, я не хотела сидеть с косметикой. Если внимательно пересмотреть это шоу, то легко заметить, что все девочки дают интервью с макияжем и причёсками, а я часто с «какашкой» на голове и практически всегда без косметики (смеётся).
— С кем-то подружились из девушек на проекте?
— Да, с Полиной Субботиной до сих пор дружим.
— А конфликты, которые показывали на экране, были реальные?
— Да, всё было реально. Там никто не говорит, что надо делать. Какая ты есть — такая есть. Никаких постановок не было. По крайней мере, со стороны девочек.
— Участие в шоу повысило вашу популярность?
— В своё время повысило, но я, наверное, неправильно использовала её. Соцсети тогда только появились, и, если бы это происходило сейчас, я бы иначе повела себя. Могла бы раскрутиться, на телевидении работать. А тогда как-то не сложилось. Видимо, пошла не тем путём.
— Вы уже упоминали, что учились на телеведущую. Сейчас у нас многие фигуристки, прекратив соревноваться, как раз работают телеведущими или запускают свои шоу в YouTube.
— Это потому, что фигурное катание находится на пике популярности. Когда я каталась, оно не было столь востребовано у болельщиков, как в последние годы. Интерес к нему заметно вырос после победы Татьяны Навки и Романа Костомарова на Олимпиаде в Турине и когда Авербух запустил «Ледниковый период». В моё время, время Бутырской фигурное катание в России не могло похвастать таким вниманием. На чемпионате России трибуны были полупустые. И на Гран-при, кстати, тоже. Устроиться после спорта, какой бы чемпионкой ты ни являлась, задача не из лёгких. Помню, Маша Бутырская пыталась сделать карьеру телеведущей, но даже ей, чемпионке мира, еле-еле дали 15 минут эфирного времени, а потом забрали. А теперь каждая фигуристка после спорта может быть где-то ведущей.
— Вы не участвовали в «Ледниковом периоде». А хотелось?
— Очень хотела. Помню, что Авербух пригласил меня в самый первый «Ледниковый период», но тогда я была ещё замужем за Коньковым, а ему эта история не понравилась. Он сказал: «В этот алкопорнотур я тебя не отпущу!»
— Что его так смутило, если шоу было лишь на стадии запуска?
— Но он же знает наших фигуристов. На первом «Ледниковом периоде» все развелись, потом помирились и так далее. Было понятно, что там происходит.
— А в следующих сезонах почему не участвовали?
— Потом меня уже никто не звал, да и я уже спокойно жила без всего этого фигурного катания. Меня никогда особо не тянуло ни на тренерскую работу, ни ещё куда-то. Вон Лёша Ягудин: одно дело он ведущий — ок, а другое — он всё ещё прыгает, хотя ему уже 44 года. Я ему пишу: «Лёш, ты ещё не устал прыгать? Сколько можно уже?» Плющенко хотя бы ушёл в рабочую историю, правда, тоже на своих шоу прыгает.
Вообще, я уверена, жизнь — такая прекрасная штука, и взять похоронить её, занимаясь всегда одним и тем же, такое уныние! У тебя всего одна жизнь, а кто-то тратит её, катаясь на катке с утра до вечера. День сурка какой-то! К счастью, у меня совсем не такая жизнь.
«То, что у нас появились какие-то свои Гран-при — сплошная «Смехопанорама»
— Сейчас вы снова замужем, у вас двое детей и вы определённо излучаете счастье.
— Да, на 100% могу сказать, что мечты сбываются! Нужно мечтать и желать. Я всегда мечтала жить на море, в тепле и сейчас живу в Афинах, смотрю, как играются волны, из своей квартирки. У нас очень тепло, никогда нет снега и слякоти тоже. Классно!
— Я так понимаю, в вашей жизни не осталось места для фигурного катания?
— Не поверите, я хотела открыть здесь школу фигурного катания, но этот вопрос ещё не закрыт. Здесь нет нормального катка. Есть какой-то открытый зимой, но, так как обычно в это время года на улице всё равно где-то 15 градусов тепла, он тает. Поэтому, если открывать школу, нужно строить новый каток, найти для этого инвесторов. Сейчас у меня грудной ребёнок и хватает другой нагрузки. Пока я оставила эту идею, может, вернусь к ней позже.
— Следите за соревнованиями? Российскими, зарубежными?
— Вообще не слежу. Иногда только вижу в лентах соцсетей, что кто-то что-то выиграл, прыгнул сколько-то четверных. Могу зайти в YouTube и посмотреть, как откатала какая-то фигуристка программу.
— Кто больше всего запомнился из тех, чьи выступления видели?
— Алина Загитова. В целом всему поколению этих фигуристок очень сильно повезло. Они могли выступать на мировых чемпионатах с 15 лет, у меня такой возможности не было. В свои 15 я бы тоже стала олимпийской чемпионкой.
— Теперь это уже никому не доступно. Два года назад ISU утвердил поэтапное повышение возрастного ценза выхода во взрослые. Со следующего сезона в чемпионате России можно будет участвовать лишь с 16 лет, а на международных стартах — с 17.
— Конечно, переборщили. Но, с другой стороны, правильно. Странно, когда у нас женское фигурное катание, а на лёд выходят маленькие «пиписьки» и прыгают, прыгают, прыгают. Неудивительно, что им легче прыжки даются, ведь их тела ещё не сформированы, как у женщин.
Та же Слуцкая — молодец. Смогла побороть свой вес, когда поправилась, и снова стала побеждать. Она показывала женское фигурное катание. У Бутырской тоже было женское фигурное катание. А то стали выходить потом девочки и всех перепрыгивать, как Тара Липински в своё время.
— Видели произвольную Александры Трусовой с пятью четверными прыжками? Впечатляет же?
— Да, видела. Честно говоря, я не понимаю, как она всё это прыгает! То ли коньки стали легче, то ли лезвия какие-то другие… Не знаю. Даже не могу себе представить, как это возможно! Впрочем, когда мы прыгали тройные, до нас их тоже никто не прыгал.
— Тройной аксель к 2000-м уже был успешно приземлён несколькими фигуристками. Не пробовали его учить?
— На тренировках я его прыгала, но очень нестабильно, поэтому показывать на соревнованиях было бесполезно.
— У Чайковской тренировалась Людмила Нелидина, которая сделала тройной аксель на этапе Гран-при США в 2002 году. Успех конкурентки разве не подстёгивал вас тоже добить этот прыжок?
— Нет, в тот момент меня уже ничего не могло заставить что-то добить.
— А тема допинга в ваше время как-то обсуждалась, вас просвещали на эту тему?
— Не знаю, кто и что там употреблял. Я слышала, что Слуцкая употребляла допинг, так как она вдруг в 21 или 22 года стала астматиком по непонятной причине, и ей были разрешены дыхательные препараты. В нашем виде спорта действительно очень важно, чтобы тебе хватило дыхалки и сил на прыжки. Ну, схитрила — ок. Удалось, и ладно. Больше я не знаю, чтобы кому-то давали какой-то допинг. Нам никто не давал.
— Вряд ли мимо вас прошла грустная допинг-история Камилы Валиевой. Как думаете, злополучная крошечная доза триметазидина могла случайно попасть в её организм?
— Может быть, какие-то капли просто капала в глаза, нос. Конечно, возможно, это случайность.
— По вашему мнению, вернуться на соревнования спустя полтора года с небольшим, которые остались Валиевой от четырёхлетней дисквалификации, реально?
— Да, вполне. Всё зависит от её характера и желания. Почему нет? Она же молодая. Если ей хватит воли и силы, если она захочет, то всё получится.
— Наши фигуристы уже два года не могут выступать на международных стартах из-за бана ISU. Некоторые признаются, что мотивации уже не хватает, несмотря на попытку федерации заместить привычные зарубежные турниры отечественными аналогами. Как оцениваете эту ситуацию?
— Я прекрасно понимаю наших фигуристов. Считаю, это полная жопа!
— Вы бы смогли при таких обстоятельствах продолжать усердно тренироваться?
— Нет. А смысл? Я вообще думаю, то, что у нас появились какие-то свои Гран-при — это сплошная «Смехопанорама». Ну что это за Гран-при в какой-то Казани? Смех — да и только! Очень печальная сложилась ситуация в российском спорте. Мне крайне обидно за фигуристов и вообще всех спортсменов. Им очень не повезло, они всю жизнь тренировались.
Возможно, те, кто сейчас на своём физическом пике, могли бы стать олимпийскими чемпионами, чемпионами мира, много всего завоевать. О них бы услышал весь мир, но этой возможности у них, к сожалению, нет. Это ужасно. Просто ужасно.
Мне повезло, что я и мир посмотрела, и на соревнования поездила. Как ни крути, если спросить где-нибудь в мире про Обласову, меня всё равно вспомнят. А про них никто не узнает, где они там в России катались.
