Она едва успела отметить, то новое, что появилось в его поведении. А потом… закружилась голова. Разум, покинул ее расслабленное тело. Нефритовый стебель осторожно и без препятствий проник в нефритовые ворота. Любимый, родной (теперь она знала, как его назвать), уже дышал ей в ухо, а его, до боли родной голос, как пение птицы Феникс обволакивал и уводил в неведомую страну, где цвели дивные цветы и неземное чувство наслаждения насквозь пронзило ее тело. А потом она стала маленькой, премаленькой частичкой, которая летела в бесконечной …
Они сидели на стареньком диване — она и ее муж. Он, развалившись и вытянув длинные ноги, в одном углу дивана, а она, в коротеньком цветастом халатике, который едва прикрывал поджатые под себя ноги, — в другом, прижавшись к боковине дивана с такой силой, что даже на руке образовалась вмятина.
Ей казалось: чем сильнее она вжимается в жесткую деревяшку дивана, тем больше расстояние между ними.
Встать бы и уйти…
Какая-то неведомая сила пригвоздила ее к этому треклятому дивану.
Шел всего лишь третий год ее замужества, она была молода, и еще не понимала, что эта сила имеет четкое и определенное имя — Любовь. И только она берется спорить с Разумом, и даже великие мира сего поступали по ее велению, заставляя потомков ломать голову над их поступками. А уж что говорить про нас, смертных?
Был включен телевизор. Они оба делали вид, что смотрят на экран, но вряд ли понимали, что там происходит.
Ей хотелось расправить затекшие ноги и сесть поудобнее, но тогда ей пришлось бы придвинуться к нему. К нему, чей запах даже издалека пьянил и дурманил. А у нее и так, от одних только мыслей, которые то возносились к христианскому всепрощению, то вдруг падали до безрассудных поступков, ведущих в бездну ада, кружилась голова.
А он продолжал до боли знакомыми движениями поправлять волосы на голове и шмыгать носом.
Временами он делал попытку подвинуться к ней, протягивал руки и пытался заключить ее в свои объятия. Но она тут же отталкивала его, потому что жесткий внутренний голос приказывал: «Не смей с ним обниматься».
Но при этом во всем теле ныло. С каждой его новой попыткой голос внутри слабел, и сил сопротивляться совсем не оставалось. Что же делать, когда они совсем иссякнут? Простить и все забыть? Ну, уж нет, такое не прощается!
Её глаза в который раз стали влажными. Вспомнилось все: бессонная ночь, когда она вскакивала и подходила к окну при каждом звуке; ее утренний растерянный взгляд на так и не разобранную постель и головная боль от постоянно бьющегося в висках вопроса: «Что же могло случиться?»
Телефон в квартиру они так и не смогли провести. Идти к соседям? Да и куда звонить — в милицию, в морг? При этой мысли ей совсем становилось невмоготу, ноги наливались свинцом.
Она тогда так и просидела без сил до самого того момента, когда надо было идти на работу. Наспех причесавшись, не помня, что на себя надела, она вышла из дома. И какая-то неведомая сила остановила ее в несколько шагах от угла их большого многоэтажного дома и заставила ее оглянуться.
Он… подходил к подъезду с другой стороны дома. Скорее не подходил, а почти бежал. Было явно видно, что он тоже увидел ее. Но почему же тогда так торопится проскочить в подъезд? Она уже приготовилась крикнуть, но крик замер в горле и застыл там болью, когда беглец исчез в проеме дверей. Первое, что промелькнуло в голове: «Слава Богу, живой!» — а потом полное недоумение от его поведения, которое создавало такое впечатление, что он прятался за углом и ждал, когда она уйдет.
Она еще немного постояла, застыв в полной растерянности, а потом быстро пошла по направлению от дома. Ну что ж, у нее тоже есть самолюбие и нет времени возвращаться домой. Он правильно все рассчитал. Она шла и не видела дороги. Слезы бежали ручейками из глаз, а в голове выстроились в очередь одно за другим «почему?» и «за что?», на которые не было ответа.
Вечером, когда она пришла домой, у нее хватило сил только на то, чтобы спросить: «У тебя ничего не случилось?» Он, конечно же, в красках стал рассказывать о том, как вчера вынужден был остаться ночевать у друга. Она кивала головой, а про себя думала: «Конечно, чего уж там, другой день для друга, трудно найти. Это должен был быть именно тот день, когда мама уехала на дачу и увезла с собой сынишку, чтобы мы могли недельку побыть вдвоем».
И чем больше он говорил, тем, казалось, меньше верил в то, что сам плел, и она это чувствовала. Ну, бывает так — просто чувствуешь.
По тому, как он оправдывался, как прятал от нее глаза, она начала понимать, что эту ночь он не просто где-то был, а провел с другой женщиной.
Они не разговаривали три дня, не считая тех междометий, без которых не обойтись, находясь вместе. Появилось достаточно времени, чтобы вспомнить всю их совместную жизнь.
Они поженились по большой любви. В первый год после свадьбы, они дня не обходились без того, чтобы у них не было близости. Она не возражала. Лично ей ночные игры с мужем каких-то особенных ощущений не доставляли, но если ему это в радость, то и она была счастлива, что причиной этой радости является она.
Потом родился сын. После родов в ее сексуальных впечатлениях ничего не изменилось. Да, если честно говорить, в заботах о маленьком человечке, ей некогда было и думать о таких проблемах.
Но в этом году что-то резко изменилось в их отношениях с мужем. Он, то больше недели спал, отвернувшись к стене, как обиженный ребенок. То как ураган набрасывался на нее, проявляя такую неистовость при близости, что она просто уставала.
Хоть и не велики были ее познания в сексе, но она догадалась, что муж на свой манер пытается добиться от нее ответной реакции на свои ласки. Но реакции не было. Ну, не было и все тут.
Ей и самой очень хотелось разгадать эту загадку природу. Вот тут бы сесть и поговорить по душам. Но кто бывает в этом возрасте таким мудрым и умеет свободно говорить на такую щекотливую тему? И вот тебе, как логическое завершение цепочки, та ночь без сна. И теперь этот старенький диван, который своими контурами очертил территорию для переговоров.
Что теперь делать? Разводиться? А сын? А она сама? Господи, но ведь она же любит его.
Три дня размышлений не привели ни к какому решению. И вот здесь, сейчас должна была решиться ее судьба и Любовь не разрешала ей встать и уйти. Ну почему он опять смотрит на нее с такой нежностью, ну почему опять тянет свои руки и пытается заключить в объятия? Всё. Больше нет сил сопротивляться…
Он целует ее в губы нежным долгим поцелуем. Ее руки, которые еще недавно, отталкивали его, бессильно упали на покрывало и замерли, как уснувшие птицы. Нежное прикосновение его губ уже ощущалось на шее, потом на груди. Она едва замечала, как цветочки на халатике совершили плавный полет на ковер у дивана. Он целовал, не переставая: грудь, животик, не потерявший форму после родов, ее стройные ножки. Она едва успела отметить, то новое, что появилось в его поведении. А потом… закружилась голова. Разум, покинул ее расслабленное тело. Нефритовый стебель осторожно и без препятствий проник в нефритовые ворота.
Любимый, родной (теперь она знала, как его назвать), уже дышал ей в ухо, а его, до боли родной голос, как пение птицы Феникс обволакивал и уводил в неведомую страну, где цвели дивные цветы и неземное чувство наслаждения насквозь пронзило ее тело.
А потом она стала маленькой, премаленькой частичкой, которая летела в бесконечной Вселенной и вся Любовь мира была в этот миг дарована ей одной. Когда чей-то тихий стон вернул ее в реальность, то первое, что она почувствовала — в горле ощущение свежести, как после глотка холодной родниковой воды.
Она открыла глаза, встретилась взглядом с ним, и вдруг уткнувшись в его грудь, заплакала взахлеб. Это было похоже на то, когда в жаркий летний день гроза, прогремев в небе грозными сухими раскатами грома, уходит к линии горизонта, а вслед за ней приходит лавина дождя. Но нет уже страха, а есть только радость и чувство свежести от этого потока воды, несущего земле долгожданную влагу.
Он ничего не говорил, а только ласкал ее своими руками. Он давал ей выплакаться. А потом был целебный сон на его плече — ровный и глубокий, как артезианский колодец.
Только на следующий день у нее появилось желание понять и осмыслить то, что произошло. Два чувства, как две противоположности боролись в ней: боль от его измены и радость открытия, которую, как это звучит ни странно, подарила ей та же его измена. За все в жизни надо платить, как любит говорить ее мама. Арифметика простая — за новое чувство, такое яркое и светлое, она заплатила другим чувством, тоже ярким, но черным — потерей веры в порядочность самого близкого человека.
Неужели так всегда бывает? И как после этого жить? И почему она вчера не умерла вместе со своей любовью, которую предали?
Весь день она пыталась принять какое-то решение. И пока его не было — было невыносимо тяжело, потому что-то, что произошло с ними, было выше ее понимания. Но вот оно пришло, это самое решение, жестокое, и, может быть, неправильное. Но всё после этого стало казаться простым и понятным.
«Я должна ему тоже изменить, «- с горечью и болью думала она. Где, когда и как скоро это произойдет, она еще не знала, но точно знала, что так сделает, когда-нибудь…
А жизнь продолжалась. И когда мама и сынишка вернулись с дачи, то их встретила внешне совсем не изменившаяся молодая женщина. И только она одна знала, как она повзрослела за эти дни. И та девушка, что жила в ней ушла, уступив место женщине. Такой женщине, какой ее сотворил любимый мужчина.
Интересно, а он это понял?
