Проходит сколько-то времени, я досматриваю сон, потом его рука начинает меня тихонько тормошить: «Ленушка, завтрак готов. Иди умывайся». Раскрываю глаза и вижу своего мужа, смотрящего на меня, как отец на нерадивую дочку: с любовью и укоризной. Он, конечно, прав, — по утрам я копуша жуткая. Тянусь к халату, но меня останавливают: «Зачем? Иди так. А я тебя провожу». В ванне мы немного задерживаемся, а когда я подхожу к столу, там уже дымятся тарелки и готов кофе. Кошу глаза на раковину: чистая и пустая. «Я кашу рисовую сварил. Пойдет?» Я киваю, приступаю к еде, он подливает мне в кофе …
Сквозь сон понимаю, что уже утро. Разлепила веки — за окном темень. Можно еще поспать. Приклоняю голову к спящему рядом плечу и вдруг — дикий трезвон. Моя маленькая трубочка вопит так, что мертвого поднимет. Я дожидаюсь, пока она стихнет, переворачиваюсь на другой бок и, опять сквозь сон, слышу…
— Лен, вставай.
— Нет, — отзываюсь я, устраиваясь в закутке между его рукой и боком, — ты первый.
— Мне еще час можно спать, — возражает голос откуда-то издалека.
— А я одна встать не смогу, — отвечаю я и снова проваливаюсь в сон…
Проходит сколько-то времени, я досматриваю сон, потом его рука начинает меня тихонько тормошить: «Ленушка, завтрак готов. Иди умывайся». Раскрываю глаза и вижу своего мужа, смотрящего на меня, как отец на нерадивую дочку: с любовью и укоризной. Он, конечно, прав, — по утрам я копуша жуткая. Тянусь к халату, но меня останавливают: «Зачем? Иди так. А я тебя провожу». В ванне мы немного задерживаемся, а когда я подхожу к столу, там уже дымятся тарелки и готов кофе. Кошу глаза на раковину: чистая и пустая. «Я кашу рисовую сварил. Пойдет?» Я киваю, приступаю к еде, он подливает мне в кофе ванильное молоко.
— Ты сосиску будешь?
— Нет, ешь сам.
— Давай пополам.
— Давай.
— включаю диск «Cher», достаю мясо, кладу размораживаться. Что бы приготовить? На холодильнике две кулинарные книги. Пусть будет жареное мясо и рис с овощами. Ставлю воду, достаю рис, нарезаю лук. Джеська не сводит с меня глаз. Что ж, порция — и ей. Пока рис варится, а мясо истекает водой, иду умываться. Протираю пол в коридоре, споласкиваю руки, режу мясо, выкладываю на горячую сковородку, добавляю масла, уксуса, перца, соли. Так, надо еще салат нарезать. Страстно поет Шер, я подпеваю, поглядывая на часы. Ну вот, к его приходу все будет как раз готово. Снова звонит телефон. Мама.
— Не разбудила?
— Мам, сегодня же среда, у Кости вечерняя группа. Он только через минут двадцать будет.
— Ну, как у вас?
— Все хорошо, мам. Все просто здорово.
Рис почти готов, пробую, добавляю еще укропа, выключаю газ под сковородкой с мясом. Слышу, как хлопает дверь в подъезде, кидаюсь в ванную и наспех приглаживаю растрепанные волосы. И повисаю на его шее, холодной и чуть пахнущей «жиллетовским» гелем после бритья.
Он не пользуется туалетной водой, а я ему специально ее не дарю: его запах чувствую только я.
— Какая ты теплая!
Я стаскиваю с него куртку и прижимаюсь лицом к его рубашке: фланелевой, мягкой, мой подарок.
— Ленуш, а поесть что-нибудь есть?»
Я веду его на кухню, жду комплимента и получаю его: «Какая ты у меня молодец». Он пробует мое творчество на вкус, а я понимаю, что сама уже напробовалась, пока готовила. Он поднимает глаза:
— А ты уже ела?
— Я не хочу.
— Точно? А то давай, мне столько много.
Я мотаю головой, кладу на сложенные руки голову и вспоминаю где-то услышанную мысль: «Самое большое удовольствие женщина испытывает, когда видит, как любимый мужчина ест приготовленную ею пищу».
Снова хочется спать, я сгребаю посуду в раковину — подождет до утра. «Устала?» Я киваю, забираюсь под одеяло, привычно прижимаюсь к нему, теплому, родному. Его руки меня обнимают, его губы скользят по мне. Я на несколько минут отключаюсь от всего мира. Слышу шепот:
— Ленуш, я там две рубашки отложил, постираешь?
— Ладно.
Хотя я терпеть не могу эту стиральную машину.
На часах полвторого. Спать осталось пять часов. С утра снова придется клевать носом.
— Елена Юрьевна, что желаете на завтрак?
— Неважно, Константин Николаевич, что-нибудь приготовьте.
Я закрываю глаза и вижу сны…
