За последние тридцать лет приоритеты российских женщин сильно изменились. По данным ВЦИОМ, в 2024 году только 26 процентов наших сограждан считают, что для современной женщины семья важнее всего, а в 1990-м так думали 56 процентов россиян. 53 процента опрошенных уверены, что и работа, и семья значимы одинаково. Какой выбор сделать между рождением детей и карьерой, чем смартфоны опасны для мозга младенцев, стоит ли доверять искусственному интеллекту, когда наступит цифровой апокалипсис и как построить успешный бизнес, нашему изданию рассказала президент ГК InfoWatch, председатель правления АРПП «Отечественный софт», мама пятерых детей Наталья Касперская.
— Наталья Ивановна, на ваш взгляд, что важнее для современной женщины — родить детей или построить карьеру?
— Мы можем взглянуть на этот вопрос с двух сторон — личности и государства. Давайте начнем с государства. В прошлом году в России коэффициент рождаемости снизился до 1,41 при уровне воспроизводства 2,1. Уровень воспроизводства показывает, сколько детей на одну женщину должно родиться, чтобы сохранить численность живущих в стране людей. И если коэффициент ниже уровня воспроизводства, значит, страна вымирает. И это при том, что у России огромные территории, которые требуют все больше рабочих рук. Но при существующей тенденции население будет стареть, а количество работающих россиян сокращаться. Государству придется решать множество сложных вопросов, например, изыскивать средства для обеспечения растущего числа пенсионеров, придумывать способы закрытия растущего числа вакансий, повышать пенсионный возраст и тому подобное. А теперь посмотрим на ситуацию «снизу», глазами обычных людей. В последние тридцать лет среди россиян сформировалась нацеленность на свой личный комфорт и личные достижения. На мой взгляд, это неправильно. Личные достижения — нечто преходящее. Рано или поздно человек умирает, и тогда становится совершенно неважно, насколько успешным он был. Ну, может, памятник ему поставят повыше. А вот дети — та нить, которая связывает нас с будущим, то, что остается после нас. На самом деле мерилом успеха человека в обществе должно стать количество его детей, которые получили достойное воспитание.. Поэтому ответ на ваш вопрос очевиден.
— Увеличилось ли, по вашим наблюдениям, количество женщин-предпринимателей в России?
— Главный вопрос: зачем мы ставим подобные гендерные задачи и какую цель хотим этим достичь? Улучшится ли, например, в России качество бизнеса при еще большей вовлеченности женщин? Кстати сказать, у нас число женщин, ведущих собственный бизнес, по некоторым оценкам, доходит до 40 процентов, что значительно больше показателей в Европе и США. Довольно очевидный ответ на это — качество бизнеса зависит не от распределения предпринимателей по полам, а от общего аппетита предпринимательской активности в стране и возможностей, страной предоставляемых. И таким образом, цель вырастить число женщин-предпринимателей — лукавая. Почему тогда не поставить задачу вырастить в России больше женщин-пожарных? Теперь давайте посмотрим на предпринимательство со стороны женщины. Многие не понимают, что бизнес — высокорисковая сфера. О нем хорошо рассуждать, только когда ты находишься на хорошо оплачиваемой работе, а не когда ты ежедневно рискуешь и решаешь бесконечные вопросы то с налоговой, то с проверяющими, то с бандитами, то с вымогателями, то в судах, то злые конкуренты. И так — без остановки, без отпусков и выходных. Например, когда я только начинала бизнес в Лаборатории Касперского, дни зарплаты для меня были черными днями. Нужно было добыть денег, чтобы заплатить сотрудникам, а если денег не хватало, мы недоплачивали или вовсе не платили себе. И никаких гарантий, что клиенты заплатят вовремя. Кроме того, по статистике стартапы в основном неуспешны, и девять из десяти умирают в первый же год. Но об этом не принято говорить — провалы никого не интересуют. Все рассказывают о непременном успешном успехе.
— Возможно, женщины сами стремятся в эту сферу?
— Те, которые стремятся этим занимаются — а это, как мы установили выше, 40 процентов от всех предпринимателей. Хотя, вообще говоря, идеология стремления к успеху — модель, навязанная нам Западом. В результате у нас сейчас растет целое поколение молодых людей, которые считают, что они уникальны и поэтому непременно должны стать успешными. С таким же настроем они приходят устраиваться на работу, ожидают больших зарплат, не имея ни опыта, ни готовности работать, но совершенно убежденные в своей исключительности. Потом некоторые походят по рынку, разочаруются и начинают винить в своих бедах всех окружающих. Ну, или начинают, наконец, нормально работать, снизив свои требования к жизни. И уж коль скоро затронули эту тему, то давайте порассуждаем о том, что такое успех. Почему-то мы считаем успешными тех людей, у кого много денег. Но, во-первых, деньги очень быстро заканчиваются. Во-вторых, как только ты становишься материально благополучным человеком, рядом появляется огромное количество «паразитов». Ты не можешь отличить, почему с тобой общаются — нравятся человеку твои деньги или ты сам. В-третьих, деньги не напрямую связаны с личным счастьем. Можно быть умеренно обеспеченным человеком, но счастливым. А можно — богатеем, но фрустрированным, недовольным и несчастным. Иначе говоря, деньги — не то, на чем нужно базировать свои ценности. И возвращаясь к вашему вопросу про стремление женщин к предпринимательству, очевидно, что мотивацией к любому бизнесу является будущий большой заработок. Мы уже выше обсудили, что это рискованно и негарантированно, так еще и сама цель больших денег довольно призрачна. А теперь вопрос: надо ли к этому стремиться?
— И все-таки, что вы посоветуете женщинам, которые хотят открыть свое дело в информационных технологиях?
— Почему именно в информационных технологиях? Если женщина хочет реализовать себя в IT, наверное, она в этой сфере что-то понимает. А если нет, тогда туда точно идти не стоит. Заниматься стоит только тем, в чем ты разбираешься. Например, если кто-то начинает производить сыры, значит, именно в сырах он знаток. Помню, в Сколково был стартап, который производил еду из мушиных личинок. Ну интересно же? Мне бы такое и в голову не пришло — заниматься разведением мух.
— Еда будущего, говорят.
— Да, не дай Бог. Так вот, ребята решили сделать еду с высоким содержанием белка и использовали ее в прикорме скота, что резко увеличивало показатели в приросте молока и мяса. То есть люди знали, чего они хотят добиться, разбирались в своем деле, а это — необходимое условие успеха. Второе условие успешного предпринимательства состоит в том, что ты должен делать что-то для людей. Важно, чтобы твой бизнес был востребованным. Может быть, человек прекрасно расписывает тарелки, но нужны ли они кому-нибудь? Ну, и третье — это нахождение хороших каналов сбыта. Если на все поставленные выше вопросы ответ «да», тогда можно попробовать.
— Сейчас дети огромное количество времени проводят в гаджетах. Нужно ли ограничивать потребление цифрового контента или это просто неизбежные современные реалии?
— Гаджеты намеренно созданы так, чтобы привязывать к себе внимание человека. Например, в игры специально вводят своеобразные «крючки», которые не позволяют перестать играть. По такому же принципу устроены новостные сервисы, соцсети и так далее. Они имеют клейкость, чтобы повышать частоту, с которой пользователь взаимодействует с продуктом. В итоге человек бесконечно прокручивает ленту в смартфоне или играет в игрушку и не может остановиться. Я уже не говорю о всякой гадости, от которой мы бы хотели оградить своих детей. В смартфоне от нежелательных ресурсов их отделяет один клик — раз, и ты оказался на порносайте или в деструктивной группе. С этим общество пока не очень хорошо научилось бороться. Гаджеты разрушают и физическое здоровье детей, например, влияют на зрение. Если раньше нормальным зрением считали стопроцентное, то теперь, по статистике, почти 85 процентов одиннадцатиклассников близоруки. Сидячий образ жизни приводит к искривлению позвоночника и гиподинамии, а постоянное общение посредством гаджетов — к росту случаев асоциального поведения. Многие родители грешат тем, что дают смартфон годовалому малышу вместо соски. А если пытаются забрать, ребенок устраивает истерику. Происходит это именно из-за клейкости, которая присутствует даже в мультфильмах. Но больше того, согласно исследованиям психологов, если ребенку давать смартфон с очень раннего возраста, у него просто не формируется та область мозга, которая отвечает за воображение. Малышу все показывают в картинках. В будущем, читая книгу, ребенок не сможет себе представить описываемые события. Человечество не анализировало все это множество негативных последствий, прежде чем тотально погрузиться в смартфоны и взять курс на глобальную цифровизацию. Поэтому чем позже вы дали ребенку гаджет, тем лучше. Если он до восьми лет его не увидит, ничего не потеряет, только приобретет — научится общаться и так далее. Ну, а со школьниками нужно договариваться об ограничениях использования смартфона. Не запрещать, а объяснять, в чем вред смартфонов и какие угрозы они могут нести. И занимать детей офф-лайн активностями.
— Можно ли дать прогноз, что ждет человека в отношениях с гаджетами через 10-20 лет?
— Я не возьмусь давать конкретные прогнозы, но давайте порассуждаем. Как мы видим, сложность и возможности ИТ-устройств постоянно растут. А вот компетенции среднего человека, пользующегося этими устройствами, неуклонно падают из-за того, что производители устройств постоянно работают над тем, чтобы упрощать пользователю жизнь. То же происходит и ИТ-специальностями. Раньше, чтобы работать на компьютере, нужно было окончить вуз, изучить матанализ, основы программирования, а затем и сами языки. Сейчас можно программировать на языках высокого уровня, не говоря уже о программировании no code (программирование «no code» — подход к программированию, при применении которого нет фундаментальной необходимости написания текстов программ. Вместо этого разработчику предлагается пользоваться инструментами с графическим интерфейсом. —Прим. ред.), даже со средним образованием. Если же мы говорим не о специалистах IT, а о пользователях, то и их уровень знаний об устройствах падает. Гаджеты становятся все более доступными и простыми, а как именно они работают, большинство людей не понимает. Более того, пользователи часто очеловечивают умные устройства, общаются с ними, как с живым существом, не понимая, что это просто робот, который не умеет думать. На мой взгляд, кривые сложности гаджетов и компетенции людей уже пересеклись и расходятся все дальше друг от друга, одна вверх, другая вниз. А это значит, что в недалеком будущем уже мало кто будет понимать, как работают цифровые технологии, кроме узкой прослойки людей. А в более далеком будущем мы можем увидеть мир, описанный фантастами, когда умные устройства постепенно перестанут работать, а чинить их будет некому. Такой сценарий вторичной дикости общества вовсе не выглядит совершенно фантастичным. При этом в настоящий момент уровень доверия людей к устройствам только растет, в том числе и к искусственному интеллекту. Люди почему-то считают, что робот за них примет лучшее решение. Это приводит к тому, что пилоты теряют навыки ручного управления самолетами, полагаясь на электронику. Медики все больше полагаются на диагностические аппараты или хирургических роботов. Простые граждане отучиваются находить маршрут без Яндекс-карт и считать в уме без калькулятора. Да что говорить — даже навыки письма теряются, поскольку технология автоматической коррекции подсказывает слова и расставляет запятые!
— Но что с этим делать — приостановить развитие информационных технологий?
— Нужно как минимум разумно их контролировать. Сохранять старые навыки. Обучать студентов фундаментальным дисциплинам — матанализу, линейной алгебре, алгоритмике, а не сваливаться в быстрые курсы обучения модным предметам — «Курсы Python за 3 месяца. Карьера разработчика с нуля!», как у нас сейчас любят. Инженеров надо учить от азов электроники, а не пользовательской сборке. Например, в моей alma mater Московском институте электронного машиностроения, ныне Московский институт электроники и математики им. Тихонова, раньше учили тому, как создавать электронные машины с нуля. А сейчас — максимум — крупноблочной сборке из готовых микросхем. Стоит ли удивляться проблемам в российской микроэлектронике? То есть очень важно сохранить базовые знания об устройстве технологий, а не увлекаться построением всего и вся на open source (Open Source, или «свободное ПО» — программное обеспечение, исходный код которого свободно распространяется в различных источниках. Любой пользователь может скачать его, модифицировать и создать на его основе новое ПО. — Прим. ред.) без понимания того, как это устроено. А сейчас, похоже, мы движемся к какому-то варианту антиутопии.
— Пугающая картина.
— Я смотрю на мир с точки зрения рисков. Проблема с компетенциями давно известна. Но пока никаких шагов для ее решения не предпринимали. Темпы цифровизации постоянно наращивают, но никто не задает себе вопрос: а что, если?
— Как сложилась ситуация с импортозамещением ПО? Какого отечественного софта пока не хватает?
— Программа импортозамещения в сфере IT началась еще в 2015 году с постановлением Правительства № 1236. Казалось бы, за этот срок можно было многое сделать, но дело двигалось чрезвычайно медленно. В госструктурах ПО еще замещали отечественным, а вот в коммерческой сфере — нет. Последние два с половиной года процесс идет быстрыми темпами. Весной 2022 года, когда все иностранные производители ПО ушли с нашего рынка, многие заказчики испытали шок. Конечно, есть сферы, где заместить все и сразу невозможно. Например, системы управления предприятиями на Западе разрабатывали годами. Заказчики же хотели получить отечественные аналоги, не уступающие западным, хотя все годы инвестировали в зарубежных производителей. Уровень импортозамещения сейчас различен для разных категорий софта. С точки зрения готовности я бы разделила софт на три группы. Первая группа — это разработки, превосходящие западные аналоги, например, в сфере информационной безопасности. Здесь мы находимся на мировом уровне или выше. Вторая группа представляет собой широкий пласт отечественных разработок в разных областях IT, которые слегка или сильно не дотягивали до мирового уровня. К таким относятся многие группы прикладного ПО, офисное ПО и операционные системы. Третья группа — где у нас нет своих разработок. Например, в сфере безопасности это — межсетевые экраны, то есть программно-аппаратные комплексы, которые призваны отражать атаки на предприятие. Все корпоративные экраны в России были иностранными. Сейчас у нас с десяток отечественных производителей, но пока высокоэффективного межсетевого экрана на рынке нет. На это нужно время, думаю, еще год-два. Есть у нас лакуны в области средств разработки, например системный софт — фреймворки для ИИ, компиляторы, языки программирования, а также узкоспециализированные системы, для которых в стране просто отсутствует рынок. Поэтому сказать, что на данный момент мы заместили абсолютно все, пока нельзя. Сейчас мы последовательно делаем те же ошибки, которые иностранные производители совершали много лет назад. Лакуны остаются, но их немного, и, надеюсь, они постепенно будут закрыты.
— Можно ли в современном мире информационных угроз полностью обезопасить себя от них?
— Во-первых, уровень безопасности прямо зависит от того, сколько мы готовы в нее инвестировать. Во-вторых, нельзя защититься от всех возможных угроз даже теоретически, нужно расставлять приоритеты. Расстановку приоритетов безопасники называют «моделью угроз». Как вам объяснить? Представим себе человека, который хочет защитить себя от всех информационных угроз. Но в условиях города на него смотрят сотни камер, его местоположение отслеживает его смартфон, часы и сотовый оператор. Смартфон также анализирует его переписку и фотографии. Так что для защиты от всех угроз этому человеку надо выбросить смартфон в болото, а самому удалиться куда-нибудь в леса Сибири. Гораздо реалистичнее представить, что хочешь защититься, например, от телефонных мошенников и компьютерных атак. Эти риски снижаются установкой антивирусного ПО на все устройства и установкой запрета на все входящие неизвестные номера. Хотя, конечно, стопроцентную гарантию защиты эти действия тоже не дадут. Поэтому правильнее говорить не о полной защите от какого-то типа угроз, а о существенном снижении рисков.
