В Курск я приехал из торжественной Москвы, как из салона Анны Павловны Шерер.
В этом салоне у Толстого, как читатель должен помнить, персонажи голых вечеринок 200-летней давности глубокомысленно судачили и про тогдашних байденов и шольцев, и про то, как нам спасти Россию. Бессмертное осиное гнездо, всегда воображавшее себя оазисом духовной силы.
Там, вдалеке от курских, брянских, белгородских городков и деревень, в сегодняшнем "салоне Анны Павловны", один большой писатель рассуждает, как спасет нас наконец-то новая капиталистическая правда, правда чисто буржуазных отношений. Другой, не менее авторитетный, взвешивает на весах, от кого скорее надо нам спасать Россию, от фальшивых либералов или псевдопатриотов.
Там, вдалеке, вчерашние герои голых вечеринок приоделись — быстренько отметились в полугорячих точках — и опять сигнализируют нам из живеньких реклам и золотистых телешоу: это они наш эталон, стандарт дорогостоящей культуры.
Всем им от себя самих тепло, глубокомысленно. Там, вдалеке.
Но из сегодняшнего Курска почему-то все это самовлюбленное кажется иным, потусторонним миром.
В Курске я слушал добрых женщин с ясными глазами — всем им пришлось бросать свои музеи и дома, спасаться и спасать соседей и родных. Горе на плечах у них, у каждой. Да-да, они работают в музеях приграничья, где тяжелые бои. Непросто с ними говорить. То ли вспыхнут, то ли разревутся.
Эти музейщицы сейчас в одном лице — хранительницы, беженки и волонтеры.
Сидят в своих сообществах и ловят каждый хвостик новостей. Стране еще и невдомек — а женщины уже почувствовали кожей: из лопнувших стекол музейных витрин история вышла наружу. Времена сошлись на перекрестке — кости трещат.
Из Большесолдатского района сообщили: в деревне Ржава дроном сожжены библиотека с местным Домом культуры.
В Рыльском районе пять прилетов в Марьино, дивную усадьбу князей Барятинских. Повредили несколько построек. Восемьдесят лет назад этот дворец фашисты думали взорвать. Спасло лишь то, что перед отступлением в каком-то немце-офицере промелькнуло нечто вроде совести: он перерезал провода взрывателя и объяснил — такую красоту нельзя уничтожать.
От Суджанской детской школы искусств остались руины — фото мелькнуло в радостных украинских соцсетях. В этой суджанской "музыкалке" выучили, между прочим, полторы тысячи детей.
В Суджанском краеведческом — мне показали фото: вражеские паблики постят — селфи вэсэушного вояки со свастикой чуть не в обнимку с каким-то скелетом. Это он так глумится.
По Сети гуляют снимки областного депутата Золотарева: он волонтерствует в Глушковском районе, вывозит беженцев из-под обстрелов, и успел сфотографировать. Вместо Глушковского музея и детской музшколы — был не дом, игрушечка из красного кирпича, — одни обожженные стены. Прямое попадание фашистского снаряда.
И возле курской Красной площади ненавистный дрон ударил в дом и сжег квартиру — ровно в двух шагах напротив областного краеведческого.
Всем им пришлось бросать свои музеи и дома, спасаться и спасать соседей и родных… Они сейчас в одном лице — хранительницы, беженки и волонтеры
Такое раньше мы встречали в хронике времен, когда по нам прошла Великая Отечественная. Прошла — да не ушла. Маньяки тянутся к местам своих давнишних преступлений.
И тоже ведь — культурные объекты, тоже ведь — места духовных наших сил. Но будто бы какие-то другие. И разговоры здесь другие. Нет, не Эрмитаж, не Третьяковка — кто бы спорил. Но нелюди ведь целятся по ним — и знают, куда бьют.
Эти края хранят дремучие напоминания и о монгольском иге, и о смутных временах, и о кровавой Речи Посполитой, и о Петре под вязом на пути к Полтавской битве. Карлы, бонапарты, гитлеры — все сюда совались. И в музеях, музыкальных школах и домах культуры этих маленьких — совсем не холодильник памяти.
Музейщицы как раз расскажут мне: какая страсть дремучая, животная который век к нам лезет и старается убить.
У них, как показала жизнь, объекты — стратегические.
И сами женщины здесь — стратегические.
Вот только плакать перестанут — и расскажут.
* * *
К Элине Холчевой, заведующей музеем из приграничного Глушкова, я отправился в Свободу — это полчаса от Курска на север. Сюда ее отправил областной музей — там никого не бросили, нашли работу всем сотрудникам, которые эвакуированы из опасных мест. И Холчева сейчас руководит Историко-культурным центром "Коренная пустынь".
Подъезжаю — а музей стоит на перекрестке удивительном.
Прямо идти — к Серафиму Саровскому.
Направо в двух минутах к маршалу Рокоссовскому.
А налево минут пятнадцать до поэта Афанасия Фета.
Не просто перепутье — узел силы: веры, воли, чувства.
Кто не знает — разъясню. Прямо — это монастырь XVI века Коренная пустынь, его еще Алексий II называл "третьим духовным центром России" (после Троице-Сергиевой лавры и Дивеевской обители). Здесь мальчик Прохор, будущий преподобный Серафим Саровский, исцелился, приложившись к чудотворной иконе "Знамение". Помните репинское полотно "Крестный ход в Курской губернии" — это как раз оно, отсюда.
Направо к Рокоссовскому — это Курская дуга, мемориал "Командный пункт Центрального фронта", здесь и маршальский блиндаж.
А в Воробьевку к Фету приезжали и Лев Толстой, и Петр Чайковский.
Элина Холчева стоит посреди своего нового музея — в обнимку с глиняными горшочками: понимаете, пришла сюда, хожу, влюбляюсь, и вдруг — это же наши, глушковские, муж мой делал сам. У нас-то все сгорело, не осталось ничего. А тут…
Холчева в Курске с 1987-го, после Ворошиловградского строительного техникума. Донбасская. Вышла замуж за глушковского гончара Владимира Холчева. Заочно отучилась в Академии госслужбы и ровно четверть века в Глушковском краеведческом музее.
Брат с семьей под Луганском: пишет — город расцветает на глазах. Родители там же, в Красном Луче — у них восстановили мост и школу новую. А главное, что не бомбят.
Курск показался ей когда-то серым, а потом — влюбилась. Так же, как в свое Глушково. Сразу так понравилось, как люди там балакают. Такая смесь из языков — аж стала собирать слова.
"У нас еще такая поговорка: лезла по лестнице и упала с драбыны".
Элина Холчева, заведующая разбитым Глушковским музеем, сейчас работает в Историко-культурном центре "Коренная пустынь"… Фото: Игорь Вирабов
Рассказ Элины Холчевой из сожженного Глушковского музея
Сначала было ощущение, что срубили под корень: нет ни неба, ни земли. Наш директор из областного музея, Олег Александрович Пушкарёв, два часа говорил со мной по телефону, обещал, что нас не бросят.
Но снится до сих. В ужасе просыпаюсь — ой, там же пусто, все сгорело.
Звонят из нашей районки "Родные просторы": пришлите нам статью ко дню освобождения Глушковского района от немецко-фашистских захватчиков. Я просто в крик: да как я напишу, вы что, не знаете, у нас же нет теперь музея! Мне спокойно отвечают: вы же нам писали, поищите в электронной почте. Будете смеяться, но это меня будто воскресило.
Ну, хоть так. Конечно, все можно найти, восстановить, и исторические очерки, которые я отправляла в наш Курский союз литераторов. Каждый предмет был в музее оцифрован, все в госкаталоге. Хотя бы в цифре.
Самое ценное вывезли заранее, спасибо нашему областному музею, главной хранительнице фондов Елене Леонидовне Алферовой. У нас большая коллекция монет и банкнот. Увы, всего было не увезти. Погибли фотографии, предметы жизни бабушек и дедушек, участников Великой Отечественной войны, которые нам приносили люди. Они же были через их сердца пронесены. Но мы эвакуировались срочно.
Разрушены дома и школа. Неизвестно, что с Домом культуры, библиотекой — а какой у нас чудесный парк. Вся улица Горького от моста, и здание музея, это все построено сахарозаводчиком Семеном Терещенко.
Снаружи наш музей — как маленькая Третьяковка. Был.
Их три брата — Николай Терещенко построил в Теткино сахарный завод, винокуренный и мельницу. У среднего брата Федора заводы были в Киеве. Это вторая половина XIX века, они в России начинали производство сахара из свеклы.
В Теткино самый крупный завод работал до последних дней. Прошлые войны пережило Теткино — а эти звери бьют, уничтожают его, прямо вот совсем. А Теткино — это же музей под открытым небом, такой ладненький был городочек.
В Глушково наше здание Терещенко построил, как больницу, — она с прошлого века работала здесь до конца 1980-х. А музей появился в девяностых, сначала, как народный, а в начале двухтысячных мы стали филиалом областного краеведческого — и уж совсем по-другому задышали.
Для поселка наш музей — семейная, такая теплая история и люди.
А теперь пришлось спасать людей.
Знаете, мы почему-то не верили до последнего. В 2022 году мы встречали наших воинов, ехало много техники. Шум такой в поселке. Стояли на мосту, не спали, встречали и махали им.
А потом… Глушково обстреливалось и в прошлом году, и рядом с музеем падали снаряды. Я по утрам обычно бегала в парк на зарядку, в речке плавала — а тут вдруг пролетел снаряд. Бегом оделась, уже в парке второй снаряд упал, можно сказать, в 50 метрах. Машинально, как учили когда-то в школе на начальной военной подготовке, упала на землю, руки так вот на голову. На меня, к счастью, только земля посыпалась. Потом рассмотрела воронку, видимо, осколки полетели на спорткомплекс, там повыбивало стекла.
От Глушковского краеведческого музея после фашистских обстрелов остались только обожженные стены и пустые окна. Фото: Telegram-канал Алексея Золотарева
Все равно мы все не хотели уезжать.
Мне уже знакомые писали: нелюди в Любимовке, срочно уезжайте. Так и написали: "нелюди"… Девятого пришлось выехать, все сотрудники со своими семьями. Уже мы знали, как суджанские спасались: в тапочках, халатиках, лишь бы убежать.
Жителей у нас где-то 6 тысяч. И в Теткино тысяч пять, и где-то тысяча с лишним в селах поближе. Глава района и глава поселка Теткино на бронемашинах вывозили людей прямо под обстрелами. С нами посадили 26 человек теткинских, на следующий день еще 90, до сих пор приезжают, хотя там страшные бои. Мы выезжали, еще был мост. Через два дня его взорвали. По понтонам повезли — тоже обстреливают. Наш депутат Золотарев Алексей Павлович через речку на лодках переправляет, хоть по одному.
Наш музейный смотритель Любовь Николаевна с мужем, пожилой мамой и взрослой дочерью сейчас в пункте временного размещения в Беседино. В школе им выделили класс на семью, так что неплохо. Обеспечение, врачи все время. Научный сотрудник Лариса Юрьевна — в Курске у дочери. У них большая семья.
Мы выехали с дочерью, где-то неделю жили в Беседино. Валя там переболела, но все обошлось. У нас сразу не выехал папа — хорошо, успел до разрушения моста…
Слава богу, нас всех трудоустроили, не бросили. И, знаете, с чем ни обращаемся к директору, Олег Александрович сразу помогает. Не могли достать лекарство мужу даже по рецепту — не знаю, как он смог достать, но привезли буквально в течение дня. Дочке никак не выдавали планшет для школы — в тот же день привезли. Нет интернета — тут же провели.
* * *
Конечно, сложновато нам в материальном смысле. Не взяли толком никаких вещей. Я ехала в спортивном костюме, взяла с собой платье, только самое необходимое. А сейчас холодает, на носу зима, нужна одежда, у всех семьи, дети. А цены какие стали заоблачные.
И все-таки, знаете, чем мы живем сейчас, глушковцы?
Мы же с самого начала помогали нашим ребятам-срочникам: готовили им, кормили, вязали им носки, зимой на сетки маскировочные все свои простыни поотдавали… А теперь — сидим в ПВР в Беседино. А у нас гуманитарку привезли — шампуней, мыла, зубных щеток, пасты, полотенец и постельного — и мы пошли к директору школы: давайте отправим раненым бойцам. В Доме культуры еще нам дали целую партию маек, трусов и носков. Собрали пледы, одеяла, несколько ящиков. Как отправить?
Позвонила волонтеру, который нас привез, — он в недоумении: да вы же сами беженцы — и помогаете другим? Да мы-то справимся — а солдаты наши все-таки на первом месте. С мной все согласились. Люди это понимают, каждая мать тем более. Что там ребятам нужно, все передаем. Все тоже сыновей своих ждут. У нас уже хоронили погибших воинов в Глушковском районе. Я участвовала в отпевании с батюшкой, до сих пор с родными переписываюсь. У них пострашнее. И дом потерять, и сына.
Что с моим домом, не знаю. Знаете, я сейчас все время думаю о библейском пророке Иове. Вот у него все было — дети, богатый дом и скот. Он всего лишился, сам тяжело заболел — а все равно не отказался от своей веры, своего Бога. И был вознагражден: и выздоровел, и все снова пришло — дом, богатство, дети. Так вот и нам сейчас: учиться надо у Иова.
Есть случаи — свекровь с невесткой не могли ужиться, а теперь им нужно жить вместе.
Или пример моей семьи — мы с мужем в разводе. В Глушково я в одном доме живу — он в другом. Дочка то там, то тут. Нормально это? Нет, конечно.
А теперь — живем в одной квартире. Деваться же некуда. И дочь счастлива: а вы, дураки взрослые, миритесь.
У мужа гончарная мастерская была, в октябре к его 70-летию планировали выставку. Готовил специально что-то интересное — и все пропало. Хочу его опять растормошить: жизнь продолжается, вот же, нашлись в новом музее его изделия.
Сейчас как встретятся глушковские — так сразу обнимаемся. Все стали в один день родней… Правда, я оптимистка? Только очень часто плачу.
Знаете, многие люди у нас в стране не думают, просто не знают, какая беда может прийти внезапно. И перед бедой люди такие слабые…
Пусть сейчас будет плохо только нам — и пусть больше никто не пострадает. А все закончится — и мы вернемся. Соберем все по кирпичику.
Рассказ Натальи Семеновой из захваченного в плен Суджанского музея
— А вот, посмотрите, наш ковер, настоящий, суджанский — мы как раз сундук открыли, разбираем, что спасли, — Наталья Семенова, хранитель Суджанского краеведческого, разворачивает тяжелый ковер с яркими цветами на темно-синем фоне.
Наталья Семенова (слева), хранитель Суджанского музея, вместе Еленой Алферовой, хранителем областного краеведческого, осматривают суджанские ковры, эвакуированные перед оккупацией Суджи нацистами ВСУ. Фото: Игорь Вирабов
Это чисто наше, говорит.
Старается сказать все побыстрее, выпалить и выдохнуть — а потому что сил нет говорить. Да и поймут ли их столичные?
"В данный момент работаю здесь, в Курске, в фондах, потому как наш музей находится в оккупации".
Перед глазами будто наваждение — интернетовское селфи ржущего бандеровца из их музея. Что там, как там? Украинские соцсети вне себя от радости: куда-то к ним добро вывозят из Суджанского музея.
"У нас хорошая коллекция ковров — это наша визитная карточка. Как и гончарная игрушка… Я даже помню с детства, как была очарована — старый кирпичный завод, гончарная мастерская… Да нам все наше ценно. Людмила Михайловна Придубкова, заведующая наша, 30 лет в музее, настолько вежлива ко всем предметам: это наша жизнь и наши люди. Она сейчас в Тамбовской области, у родителей…"
Спасти успели многое — но как все увезешь. В суджанских фондах десять с половиной тысяч предметов. Кроме ковров, эвакуировали ордена и медали земляков, археологическую коллекцию, 80 картин передвижника Лихина — он был основателем Курской картинной галереи.
Семенова вздыхает часто. "А какие у нас великолепные плеховские женские наряды. Плехово, слышали, там сейчас самое пекло… Кому-то все равно — а мне, допустим, очень дорога в нашем музее голова лося. Она висела еще в Суджанской гимназии до революции, потом перешла в первую школу, потом в Дом культуры, и сейчас она в хорошем состоянии… Дети ее любили.
В марте к нам в музей заходила пожилая женщина, дочь партизана, помнит еще тех фашистов. Рассказывала мне, как пережили оккупацию. Я снимала — видео в моем компьютере. Теперь нет ни компьютера, ни видео. Какая это ценность — материальная? По мне — цены ей нет…"
Сместилась ось времен в безумной хронике событий.
* * *
Из Суджи долетают пули ошалевших новостей.
А Суджа — не обычное, как кто-то мог подумать, захолустье. Крепость середины XVII века, разгара русско-польских войн. Здесь шли переговоры с гетманами, не желавшими примкнуть к изменнику Выговскому (он предал царя Алексея Михайловича и Богдана Хмельницкого — лжецов среди панов и гетманов всегда хватало).
Здесь родились и великий русский актер Михаил Щепкин, и Петр Заломов — прототип революционера Павла Власова из романа Горького "Мать".
Здесь страшно любят древние поверия — особенно про привидения: тень дочери купца Чупилова, которую отец боялся выдать замуж и в конце концов не дал похоронить, даже останки спрятал в доме. Собственно, том самом доме, где теперь музей.
В минувшем августе, шестого, нацисты разбомбили дивный Горнальский монастырь. Большая часть монахов успела эвакуироваться, один погиб, двое остались в обители, что с ними — неизвестно. Это совсем недалеко от Суджи, у границы, на верхушке меловой горы Фагор.
Отсюда до 2014 года каждый год ходили крестным ходом с Пряжевской иконой Богоматери в Сумскую область, в Мирополье. Оттуда крестный ход навстречу шел в Горналь.
Куда девались вдруг со временем все те сумские богомольцы-крестники? Стреляют в нас? Рассовывают по карманам ценности наших музеев и монастырей? Боятся и помалкивают в тряпочку?
В этих местах бывал и Федор Достоевский, приезжал с женой к ее брату, агроному Ивану Сниткину, — как раз в тот самый суджанский Малый Прикол, которые с некоторых пор прозвали украинским Миропольем.
Многие суджанские знатоки уверены, что отголоски этих посещений Достоевского можно найти и в "Братьях Карамазовых" — том самом романе, где людей, родных по крови, искушает черт.
Так или иначе, Достоевский нам сегодня очень вовремя и кстати.
Он написал про свой роман: "Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей".
Вот и у нас теперь — с бандеровской идеей все понятно: там продали души с потрохами дьяволу. Остался лишь вопрос про поле битвы, что в сердцах: а сами мы — чтобы всем вместе, всем народом, рядовым и генералам, победить все дьявольские искушения — мы в себе разобрались?
Парадокс: кто и одолеет нас? — только сами себя, изнутри.
Две новости из курской хроники.
Беременную 24-летнюю Нину Кузнецову, пытавшуюся выбраться на своем автомобиле из захваченного нелюдями Суджанского района, расстреляли звери ВСУ. Она успела закрыть собой двухлетнего сына.
Вторая новость — жительница Курска требует компенсацию за поцарапанный 6-летним ребенком "Лексус". Понятно, дорогой автомобиль — не знаю даже, что бы делал я на месте этой жительницы.
Но ставишь рядом эти новости — и жутко.
* * *
Суджанская музейная хранительница Наталья Семенова:
— У нас в коллективе 10 человек… Нет, у нас уехать удалось не всем. Два сторожа — женщина осталась, а мужчина вывез семью, а потом за кем-то вернулся, и… Ничего не говорите.
Наш музей работал до последнего, мы принимали посетителей, детки приходили. Думали, все очень быстро закончится, и мы вернемся.
В крайнем случае поменяем стекла.
Кто виноват? Наверное, никто. Что мне теперь с того, что мне расскажут — как и почему это могло случиться. Мы-то верили и верим.
* * *
В Москву вернулся — и не отойду от этих разговоров. Да и не надо отходить от них.
В салоне Анны Павловны Шерер все как обычно, все по-прежнему.
Но как там у Толстого — все-таки спасли Россию не они.
Да-да, я про толстовскую дубину — ту самую "дубину народной войны", которая во все эпохи поднималась не благодаря, а вопреки салонам Анны Павловны Шерер.
Хочется напомнить: "Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью".
В салоне Анны Павловны Шерер все как обычно, все по-прежнему. Но как там у Толстого — все-таки спасают Россию во все времена не они, не салоны…
Кстати: на той войне, которой посвятил роман Толстой, были такие героини — неприметные: старостиха Василиса Кожина, Прасковья-кружевница, некая Анфиса, кавалерист-девица Надежда Дурова. Мы толком их не знаем и не помним. Но…
Но правда не в салонах вечной г-жи Шерер. Бьют не по ним. По стратегическим музеям, музыкальным школам и домам культуры. По развилкам нашей веры, воли, чувств. Там стратегические женщины — не толстосумы, не сидят в верхах, не лезут на экраны — всего-то лишь спасаются, спасая нашу память, завтра всей страны.
P.S.
Вслед уже из Курска мне прислали сообщение. Научная сотрудница Наталья Дворниченко добралась до Беловского музея, откуда тоже всех эвакуировали:
"Милые коллеги, по-доброму завидуйте. Я 2 дня работала в своем музее. Косили, убирали цветы на клумбе, помыли полы в залах. Составила отчет по фондовой работе за 3 кв. Подготовила документы в газовую службу на подключение. Газ пока не обещают. Сегодня ночь была тихая, утро потише, чем вчера".
