В начале октября в широкий прокат выходит фильм Павла Лунгина «Василиса и хранители времени» о доброй волшебнице, которая сражается с коварной звездой интернета. В интервью «Газете.Ru» Лунгин рассказал, почему убрал фразу «королева лайков» из названия картины, объяснил, чем его поразили «Бедные-несчастные», поделился воспоминаниями о Петре Мамонове и предположил, что зритель ждет фильмов о войне.
— Павел Семенович, 3 октября — долгожданная премьера вашего фильма «Василиса и хранители времени». Насколько я знаю, работу над лентой вы начали еще в 2019 году — и планировали выпустить ее гораздо раньше. Но всяческие препоны мешали вам это сделать…
— Да, объективные и субъективные препоны всегда вмешиваются в нашу жизнь.
— Сегодня, когда все готово и до премьеры полторы недели, какие чувства испытываете?
— Это сложное чувство. Это, знаете, как в детстве, когда ты обрываешь лепестки у ромашки: «Любит — не любит, любит — не любит». Ожидание чего-то и гадание, что будет с фильмом.
— Вы имеете в виду реакцию зрителей?
— Конечно.
— Но ведь сказка — это всегда здорово, зрители любят сказки, особенно если они с хорошим концом. Почему вы переживаете?
— Я рад, если это действительно так. Но русские сказки, они довольно традиционные. Мы попытались сделать сказку-фэнтези, сказку непохожую, а в этом всегда есть элемент риска. Поэтому ждешь и думаешь: понравится или нет?
— Да, судя по синопсису, ваша сказка будет с очень современным и, как мне кажется, необычным для жанра сюжетом: добрые волшебники сражаются со злой блогершей, которая получает энергию от лайков в социальных сетях… Расскажите, как к вам пришел этот сюжет?
— В силу патологической фантазии (смеется). На самом деле — просто захотелось перемешать современную жизнь с привычной нам мифологией. И мне в какой-то момент стало казаться, особенно во время этого дикого увлечения лайками, что в них есть какая-то непонятная нам магическая сила: их так хотят, но нельзя объяснить, почему их так хотят. Я планировал изначально, чтобы это было столкновение старого, привычного нам поэтичного волшебства — русалочьего, снегурочьего — с новым виртуальным волшебством интернета, когда нечистая сила вылезает из экранов компьютера и телевизора.
— Цель главной злодейки, блогерши Даши, — завладеть силой юной волшебницы Василисы и с ее помощью обрести вечную молодость. Лично мне это напомнило пушкинскую «Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях», где царица смотрела в зеркальце и переживала, что ее красота угасает… А какими классическими сказками вы вдохновлялись, когда писали сценарий для «Василисы и хранителей времени»?
— Никакими конкретными. Сказочные мотивы живут в тебе с детства, они сами как-то всплывают. Может быть, они вообще плавают где-то в воздухе вокруг нас, независимо от нас. Думаю, многие люди — даже в семейной или деловой жизни — все равно оперируют и чувствуют по сказочным мотивам. Видят — вот, передо мной «Кощей Бессмертный», надо его как-то избегать.
— Изначально фильм должен был выйти в прокат с названием «Василиса и королева лайков». Почему сказка изменила название?
— Вы знаете, мне с самого начала казалось, что «королева лайков» звучит как-то неловко, не совсем по-русски, как будто что-то лающее. «Хранители времени» больше подходит для фэнтези, к тому же эти самые хранители времени в сказке присутствуют.
— Расскажите немного о съемках: как они проходили, как сработалась команда, с какими трудностями вы сталкивались в процессе?
— Сложно сказать, с какими трудностями сталкиваешься на съемках, потому что съемки — это все время какое-то усилие. Съемки — это преодоление энтропии, силы тяжести и силы всего остального. Ты должен создать некий мир, который, несмотря на всю его условность, будет реальным. Важно создать и сохранить его сказочность и одновременно сделать реальным, чтобы никто не сомневался, что это правда, — это и есть самое сложное. Тут все: и костюмы, и декорации, и игра актеров, которая должна быть, видимо, какой-то особенной. Надо поймать эту интонацию — из сказки в реальность, из реальности снова в сказку. Понимаете, фильм — это растение, которое растет. А как растет растение? Черт его знает. Оно как-то вырастает, появляется стебель, листья, потом оно начинает цвести, потом опадать… Это некий естественный процесс. И если тебе удается подцепить этот естественный процесс растущего фильма, то тогда даже и не вспомнишь, какой момент был сложный, а какой жуткий. Они все были сложные, но в результате они вылились в правильный финал.
— Вы довольны получившимся результатом?
— Я доволен.
— Это ваша первая сказка? Долго шли к идее снять волшебное кино?
— Долго. Ох, внучка, долго я шел (смеется).
— И что послужило триггером?
— Как сказано в Экклезиасте: «Есть время обнимать и время уклоняться от объятий». Есть время заниматься жестким реализмом и есть время рассказывать сказки. Мне показалось, что пришло время рассказывать сказки. И, как выяснилось, не мне одному это показалось. Когда я начинал работу на «Василисой», еще не было подобных сказок, но теперь все буквально завалено сказками. И я в ужасе, что все поле нашего кинематографа засеяно сказочными историями.
— Да, вы не первый сняли сказку…
— Не первый. Но начинал, видимо, одним из первых. Очень интересно, что это касается не только российского кинематографа, но и всего мира. Знаменитые американские фильмы по комиксам — все «Мстители», «Пауки» и «Стражи» — это все разные сказки. Видимо, тут какие-то единые течения, которые проходят через восприятие мира, когда человечество хочет правды, когда человечество хочет, чтобы его куда-то унесли и что-то ему рассказали другое.
— Другое — волшебное?
— Волшебное, да. Может, жутковатое где-то, может, не всегда самое счастливое, но все-таки укрепляющее веру в человечество и в чудо. Наверное, приходят времена, когда только на чудо и можно рассчитывать.
— Как думаете, у кого история про Василису найдет больший отклик — у детей или взрослых?
— Надеюсь, что у детей. Вот это и есть тот вопрос: понимаем ли мы, что любят дети — и почему они это любят. Это совершенная загадка для меня.
— Какой, по вашему мнению, должна быть идеальная сказка? В сказке всегда должна быть мораль?
— Понимаете, «Василиса и хранители времени» — это сказка-фэнтези, а фэнтези — это приближение сказки к мифу. В мифах всегда есть ответы на сложные вопросы, которые окружают человека и на которые у него нет ответа. Посмотрите, какие вопросы задают современные фильмы. Это всегда тайна рождения, всегда непонятно, кто родители. Потому что это и есть тот вопрос, который маленький человек себе задает: «А кто я? А почему я родился тут? А это мое или не мое? Почему сложные отношения в семье?» Всегда это проблема любви и ненависти, всегда это проблема желания отомстить — и победы, так сказать, отказа от мщения… Современная сказка-фэнтези, сказка-миф отвечает на вопросы, на которые вообще-то нет ответов. Современная сказка-миф не говорит тебе: «Это добро, а это зло». Она скорее ставит перед тобой вопрос: «А что добро? А что зло? А что лучше?» А это настоящее зло или доброе зло?» И так далее. Я говорю очень сложно, фильм гораздо проще.
— Но глубокий смысл все же несет?
— Глубокий — как океан. Интересно, что приходит время, когда какие-то базовые вопросы решаются в сказочной форме. Сейчас, по сути дела, и чисто детских фильмов-то нет. Все современные суперпродукты — это детские фильмы, просто их смотрят взрослые и дети вместе.
— Но вы надеетесь, что ваш фильм больше зайдет именно детям?
— Детям — или, скорее, подросткам. Дети все-таки интереснее, чем взрослые.
— В ваших фильмах «для взрослых» часто поднимается тема раскаяния, душевных поисков. Все хорошо помнят фильм «Остров» 2006 года, затем вы сняли «Эсав», в основе сюжета которого современная библейская история… Как вы пришли к этой теме? Насколько сложно снимать фильмы на такие темы?
— Наверное, сложно снимать на эти темы. Хотя, знаете, фильмы вообще снимать сложно. Мне кажется, что снять хорошую комедию, вероятно, еще сложнее. Хорошую, обратите внимание. Фильмы на темы, про которые вы спрашиваете, — темы духовного выбора, темы раскаяния, темы таких неотвеченных вопросов — их просто интересно снимать. С годами тебя больше заводит не злободневность, а, наоборот, все те же вечные проблемы человека, который не изменился со времен своего появления. По крайней мере, во всей литературе на протяжении веков человек решает одни и те же вопросы.
— Не могу не спросить про вашу работу с Петром Мамоновым… Он легендарная личность, можно сказать, мыслитель и философ. Каково было работать с ним как с актером?
— Очень интересно, он ведь был непрофессиональный актер. Он как-то так перевоплощался, но в то же время оставался тем самым Петром Мамоновым, которого я знал. Сквозь все его роли проглядывало все та же его узнаваемая и ни на что не похожая личность. Нам было с ним очень интересно работать, мы доверяли друг другу, и мне, конечно, невероятно не хватает его в этом мире.
— Как вы выбираете актеров для своих фильмов? На что в целом обращаете внимание, когда смотрите актеров на пробах?
— Это очень волнующий момент. Ты ведь всегда пишешь какого-то абстрактного человека. Он конкретный, но абстрактный: он может иметь такое или иное лицо, может быть высоким или маленьким, сильным или слабым… И каждый раз, когда происходит совпадение физического актера и роли, есть такой «щелчок»… Раз, и они входят друг в друга. Скажу больше, стилистика фильма для меня почти всегда определяется во время проб. И когда происходит этот щелчок, совмещаются человек и роль, он становится каким-то другим, третьим существом, то есть это уже и не роль, не актер живой, а что-то другое, и возникает такое сильное чувство… Это как влюбленность, понимаете?
— Пытаюсь…
— Представьте, ходят вокруг вас юноши, их много, и вдруг какой-то один вызывает в вас этот «щелчок» (смеется)… И вот это оно!
— Любовь?
— Да.
— Текущий событийный контекст — непростой и отражается на всех сферах жизни, в том числе кино. Мы с вами поговорили про сказки, а как вы считаете, каких еще фильмов сегодня ждет российский зритель?
— Я не знаю. Это тайна.
— Которую хранит зритель?
— Зритель — это сфинкс, понимаете? Он задает тебе загадку, и ты должен ее отгадать. На самом деле — я не знаю. Наверное, зритель ждет фильмов о современности, наверное, ждет фильмов о войне. Но какие это фильмы, что это за фильмы, будет ли зритель их смотреть потом? Знаете, как бывает? Вроде, ждет, а смотреть не хочет. Зритель и есть тот сфинкс, душу и увлечения которого интересно отгадать. Помните, Сфинкс загадывал Эдипу загадки — и ему надо было их отгадать, а то съест?
— Помню. То есть если не угодить зрителю, он съест?
— Проглотит, уж точно (смеется).
— А какие фильмы нравятся вам? Вы же тоже зритель?
— Я, конечно, зритель! Из последних меня поразил фильм «Бедные-несчастные». Он просто меня удивил. Хотя это фильм с очень большой феминистской программой, что, казалось бы, раздражает, но в нем столько таланта, столько игры, столько непредсказуемых вещей, что я был совершенно им пленен. Еще мне понравился фильм «Зона интересов».
— А из российских киноновинок что-то вам понравилось?
— Я не сильно слежу за тем, что выходит на разных платформах, но иногда выхватываю что-то случайно и смотрю. Из свежего — мне понравился сериал «Первый класс». Он начинался довольно непримечательно, а потом оказался очень сильным и хорошо сыгранным.
