Зрители редко обращают внимание в титрах на художника по костюмам. Надежда Васильева, вдова режиссера Алексея Балабанова, исключение. Мало того, что она профессионал, так еще и очаровательная женщина — понятно, почему ее полюбил мэтр.
— Вы признавались, что чуть ли не с детства при взгляде на людей вам многих хотелось переодеть. Это желание сохраняется?
— Да, переодеть и еще причесать. Помню, еще в школе как-то сидела на уроке ботаники, мне было скучно, и я, глядя на учительницу, представляла ее либо лысой, либо с какими-нибудь странными прическами, с пышными хайерами, которые я видела в иностранных журналах, привозимых отцом или его друзьями. Мне очень нравились эти люди на фотографиях, было в них нечто веселое, цирковое, и хотелось нашу обычную учительницу в печальном коричневом костюме-джерси как-то раскрасить. Этот тусклый трикотаж так въелся в память, что я героиню из «Груза−200», когда она идет убивать, одела именно так.
— Любопытно, есть ли среди материалов у вас фавориты?
— Фланель. Она уютная, отлично держит форму. Между прочим, я неравнодушна к форме. Мне кажется, что женщина в форме — это самое сексуальное, что может быть: стюардесса, ученица в темном платье с белым воротничком…
— А как выглядит ваш гардероб?
— Там преобладают черно-бело-серые тона. Платья, юбки в пол, удобные штаны от Ямамото. И нет ни одной яркой вещи. Только эффектная сумка из красной норки Карла Лагерфельда, подаренная Ренатой Литвиновой, но я отношусь к ней как к арт-объекту, ни разу не вынесла из квартиры, и боюсь, что этот раритет съест моль. Будет жалко, все-таки подарок Ренаточки.
— Понятно, что наличие вкуса зависит от интеллекта, но можно ли его в себе воспитать, на ваш взгляд?
— Не знаю… наверное. Будь моя воля, я бы всех детей с малолетства водила постоянно в Эрмитаж. Особенно в плохую погоду, вместо прогулки. Мой сын Петя, когда был еще совсем маленьким, плохо говорил, мы с ним ходили по Эрмитажу; и вот однажды он увидел одну известную картину и обратился ко мне со словами: «Мама, сися!». А все потому, что долго пил меня, и его как мужчину сразу заинтересовала еда и женская грудь. (Улыбается.)
— Вы мало рассказываете о своем детстве, а вы же родились в Санкт-Петербурге, в семье профессора ЛЭТИ…
— Я получила правильное воспитание — родители занимали ребенка по полной. Бабушка строго следила за тем, чтобы я не имела ни одной свободной минуты. Жила по четкому расписанию: уроки, пение, кружок по рисованию, по изготовлению мягкой игрушки. Если оставались какие-то часы, то надо было читать. Так что все дворовые игрища прошли мимо меня.
— Папа с мамой у вас гуманитарии?
— Нет, технари, но в ту пору физики, что называется, были большими лириками, гораздо интеллектуальнее и образованнее гуманитариев. Вот это напихивание в меня знаний, походы по музеям, знакомство с художественными альбомами, пускай и с плохой печатью, как я теперь понимаю, определенно сделали свое дело.
— Вы еще закончили музыкальную школу по классу фортепьяно…
— Только не подумайте, что играю и сейчас, нет. Концертный рояль, правда, стоит, занимает полкомнаты, и если кто-то приходит и играет, то я с удовольствием слушаю. Инструмент старинный, его мой дедушка — кстати, артист театра Пролеткульта, где художником работал знаменитый Павел Филонов, — подарил бабушке-пианистке в двадцатых годах прошлого столетия. Он пережил блокаду, его не распилили на дрова, но он, увы, уже не реставрируется. Настоящая семейная реликвия, и я, естественно, не могу с ним расстаться.
— Судя по фильмам, которые снимались в вашем семейном гнезде, у вас там много древних вещей.
— Вы, видимо, говорите про квартиру на Васильевском острове, где мы жили с Лешей… Там сейчас живет его мама, и, конечно, все осталось на своих местах, абсолютно нетронутым. Но в своей квартире, которая, собственно, находится недалеко, когда ушел из жизни Леша, я сделала ремонт, и теперь у меня просто белые стены, мебель из IKEA — такой совершенный минимализм. При входе даже нет шкафа для одежды, все вешается на длинный рейл, как в гостиницах. В сегодняшней жизни меня устраивает такой чистый функционал.
— А в дальнейшем есть планы открыть музей-квартиру Балабанова?
— Семья иногда спрашивает, что я собираюсь делать с квартирой, и я отвечаю, что, пока бабушки живы, она будет стоять, а потом, конечно, возможно. Там же куча фотографий, множество всяких артефактов, и их больше некуда девать. Сыновья только за, тем более что они никогда не поддерживали нашу любовь к старью. (Улыбается.)
— Вопрос про магию вашей любви с Балабановым… Вы признаетесь, что, когда впервые смотрели его фильм «Счастливые дни», решили, что хотите замуж за этого режиссера. Что вас так проняло?
— Это картина про одинокого человека, которого не понимают, обижают, потому что он другой. И я подумала, что художник, снимающий настолько достоверно эту тему в сюрреалистичной картине, с такими сильными сценами, как закрытие крышки лодки героем Виктора Сухорукова, наверняка невероятно интересный. Мне показалось, что моя мечта быть вместе именно с таким человеком.
— А до этого вы как фантазировали о своем избраннике?
— Таких грез у меня не было. Я фантазировала о своем будущем. Мне нужно было быть первой, неважно в чем. Во мне это заложили. Сегодняшние психологи говорят, что все комплексы родом из детства; так вот папа, когда я была классе в четвертом, мне сказал: «Никогда не толстей, поскольку вся твоя интересность в худобе». А потом добавил: «Ну, ты не красавица, как мама, поэтому будем брать интеллектом». (Улыбается.) Таким образом он задал мне программу.
— Возвращаясь к Балабанову… ваша мысль была подхвачена, и, как я понимаю, уже чуть ли не после второй встречи с вами он твердо заявил, что женится…
— Все верно. У него в первой семье были проблемы, он чувствовал, что жена от него уходит. Она не приехала к нему в экспедицию, и он еще в шутку тогда говорил, что у режиссера должно быть две жены, одна уже есть, и надо вторую. Иру с сыном Федором он ждал, но она так и не приехала; и он сказал: «Ну, видимо, это все. И я больше не могу». Надо сказать, что Ирина очень умная, образованная девушка, и она довольно много посвящала времени своим книжным делам. У нее была своя жизнь.
— Алексей вам в самом начале знакомства подарил зубную щетку. В его случае это практически как обручальное кольцо.
— Да, именно так. А позже кисточки для работы. И все, больше подарков не было. (Улыбается.)
— И какова она, жизнь со столь неординарной творческой личностью, тем более когда и у самой амбиции?
— Не знаю, у меня же творчество постольку-поскольку: подумаешь, шью костюмы. У меня к Леше никогда не возникало никаких претензий, я не говорила ему: «Ты мне не даешь творить! Заставляешь варить борщи, а я художник!». Леша жил довольно аскетично, был очень домашним, и борщ, разумеется, нужно было готовить. Рестораны он не любил, предпочитал домашнюю еду. Особенно картофельное пюре с жареным лещом.
— Есть привычки, которые вы обрели благодаря мужу, и они с вами?
— Все двадцать лет нашей совместной жизни Леша пытался меня научить правильно варить яйца, но я так и не научилась. Понимаете, он хотел особую консистенцию яйца. Теоретически я могу рассказать, а вот сделать — нет. Яйцо нужно положить в воду, когда появляется первый пузырик, следует досчитать до сорока, вынуть яйцо, опустить в холодную воду на некоторое время, после чего внутри как раз и будет тот самый идеальный желток. Я же вечно либо недоваривала, либо переваривала.
— Удивительно, как скрупулезно он ко всему относился! Неслучайно говорил, что даже нитки на костюме могут выглядеть неправдиво… «Замок» — ваш первый совместно сделанный фильм, и явно очень вы созвучны с Кафкой…
— Некоторых писателей Леша выделял особенно: Кафку, Лескова, Гамсуна, Беккета, Фолкнера, а вот Гоголя не любил. Я больше не встречала таких много читающих режиссеров. В годы, когда еще у нас не были напечатаны популярные зарубежные авторы, он их читал в оригинале. Того же Шекспира, например. И мне объяснял разницу между оригинальным текстом и переводом, был очень благодарен родителям, которые дали ему языковое образование. Леша и в музыке отлично разбирался.
— Какие главные открытия для себя вы совершили с Балабановым?
— Я полюбила русский народ. До Леши даже не задумывалась над этим, не бывала в глубинке. А он меня приучил ездить по стране, наблюдать, чувствовать, радоваться тому, что есть такие разные, чудесные места и люди. Этих людей он приводил к нам домой, показывал им свои фильмы, я их кормила-поила. Леша отличался безграничной добротой и громадной эмпатией. Пристать он мог к любому и поговорить по душам. Порывы ему были свой ственны. Однажды в лютый мороз поехал с детьми в Великий Устюг. Печка по дороге сломалась, и ребята каким-то волшебным образом не простудились, закутавшись в одеяла.
— Расскажите о детях.
— Федор работает ассистентом режиссера в команде Ильи Учителя на киностудии Алексея Учителя. Женился накануне Нового года. Петр — художник-постановщик, сейчас повышает квалификацию в Нью- Йорке. Собственно, сын уехал по завещанию папы, который утверждал, что америкосы туповатые, но кино делают хорошо и надо у них учиться, а у нас все студенческие фильмы — на коленке. Так что Петя учится и пока не спешит меня радовать пополнением семьи. Заявил тут как-то, что если и найдет избранницу, то только на Burning Man в Неваде.
— Кстати, в марте на экраны вышел фильм режиссера Ильи Учителя «Летучий корабль», который сделан кинокомпанией Алексея Учителя. С Алексеем Ефимовичем у вас ведь давний творческий альянс…
— Да, это мой многолетний друг. Я его безмерно уважаю за трудоголизм, за нервы, которые у него всегда напряжены. Алексей Ефимович человек хоть и решительный, но сомневающийся, особенно когда у него есть выбор. На мои предложения реагирует неизменно: «Надя, а у вас есть еще чего-нибудь? Покажите. Нет, давайте уж лучше то, что было». (Филигранно передает интонацию мэтра) Видно, что человеку не все равно, он переживает. Фанатик в самом хорошем смысле слова. Своих людей он может измучить ради достойного результата, но оберегает.
— Как вы видели свою основную задачу в этом семейном кино?
— Сказки меня занимали всегда, а уж когда подходишь к пенсионному возрасту — тем более. (Смеется.) Хочешь внуков и создавать то, что им будет интересно. Так что я готовлюсь: билибинские мотивы использовала в «Коньке-Горбунке», жостовскую роспись в фильме «По щучьему велению», а для «Летучего корабля» сочинила эксклюзивные костюмы — вроде исторические, но адаптированные к современности и созвучные с декорацией в стиле русских изразцов. Поскольку они блестящие, к ним подходит матовый ситец. Мы с Ольгой Михайловой взяли шуйский; была приглашена художник по тканям, которая сделала больше ста пятидесяти принтов; мы их напечатали и каждому герою подарили свой принт, под его образ. Кино вышло уникальное в смысле художественного подхода. Многое снималось в розовой усадьбе Марфино, и цвет этот там тоже обыгран. Характер персонажей отражен и в одежде. Злодей Андрея Бурковского ходит весь в тиграх, в пуховике, но по форме камзола. Героиня Полины Гагариной — дива из другого мира, в средневековом платье. Так что присматривайтесь к мелочам, когда пойдете в кино. (Улыбается.) А я с удовольствием буду и дальше работать в этом жанре.
— В своих интервью вы не раз сетовали, что за океаном на костюмы на одну серию выделяют такие средства, как у нас на весь проект. При этом Балабанов снимал свои шедевры за три копейки, в короткие сроки, сценарии к ним также писал стремительно и всего на четырнадцати листочках…
— У Леши не было ни одной картины со значительным бюджетом, с огром- ной массовкой. Когда я сказала, что хочу сочинять оригинальные наряды, он мне предложил сделать садомазохистские костюмы для его новой ленты. Правда, они впоследствии не вошли в окончательный монтаж — сцена была убрана. У нас с ним вся жизнь была такая веселая. (Улыбается.) Юмора было полно.
— Алексей производил впечатление человека без кожи, беззащитного…
— Это так и было. И я готова была его обидчиков задушить. Не представляете, сколько я всего нехорошего получила, вставая на защиту после выхода «Брата». И в этом отношении у меня абсолютно бойцовский характер. Но я не сомневалась, что если разразится уж совсем катастрофа, Леша тоже всегда поможет.
— Читала, что у вас сохранились эскизы к его неосуществленным проектам. А что он собирался снимать?
— Фильм об американском воздухоплавателе начала прошлого столетия. Он на воздушном шаре перелетел через Чукотку, упал в снега, замерз. Его отрыли эскимосы, сделали пере- садку кожи, шаманы над ним колдовали, а в это время жена и дети от него уже отказались. Позже этот человек попал в Иркутск, влюбился в местную учительницу, которая оказалась рьяной революционеркой, и они участвовали в покушении… Так что такое многослойное действо задумывалось. Кроме того, Леша хотел снять фильм «Пан» по Гамсуну. У них с Сельяновым уже был готов сценарий. В принципе, планов было полно, Леша каждый день рождал какие-то идеи и сразу их набрасывал в тетрадь. Чаще всего его осеняло не дома, а когда мы путешествовали. Помню, Леша загорелся по- казать маленькому Пете Египет; и вот мы оказываемся в Луксоре, рядом с этими гигантскими колоннами, уходящими в небо, и папа сыну говорит: «Посмотри, разве эту величественную красоту могли создать люди? Нет, это инопланетяне!». (Улыбается.)
— Художник по костюмам в кино — профессия гораздо масштабнее, нежели стилист в обычной жизни, верно?
— Разумеется, тут надо обладать широкой базой знаний, и в этом смысле у меня великолепная школа — Ленинградское высшее художественно-промышленное училище им. Мухиной и мой выдающийся педагог Нелли Лев. Я использую ее приемы. А затем я пришла на должность ассистента декоратора на «Ленфильм», где мне сразу дали понять, что отключать телефон я не имею права и круглосуточно обязана быть на связи. К слову, и сейчас вполне может раздаться звонок в пять утра с сообщением, что режиссер просит приехать пораньше.
— Где в таком случае черпаете ресурсы?
— В музеях. Встречи с людьми подпитывают, путешествия.
— Что-то мне подсказывает, что вы рисуете на досуге, но вот что?
— Эротические картинки. Тушью и пером на качественной бумаге. Неслучайно я обожаю сюнгу — японские гравюры, с тончайшей прорисовкой. Когда мы однажды с Лешей прилетели в Гамбург, я его потащила в эротический музей. Он даже не знал, что там такой есть. А вот в Амстердаме уже Леша сам повел Петю вместе со мной в квартал «красных фонарей». Петя потом признался, что было очень неудобно. Он был не в курсе, что меня это все тоже увлекает. Я уверена, что отношения мужчины и женщины — это самое главное, что нам дал Бог. Терпеть не могу грязное порно, но при этом всегда интересовалась старинными эротическими книжками, журналами, живописными холстами. На днях я вернулась из Парижа, где показала одной галеристке свои работы; так она меня предупредила, что сегодня в столице Франции такое категорически нельзя демонстрировать, так как немедленно нарвешься на обвинение в сексизме. К сожалению, реалии таковы, что слово «любовь» в этом контексте не звучит.
— Сегодня вы чем заняты?
— Страстно увлечена своим хохмическим каналом в соцсетях, где пишу про костюмы и не только. Книги тоже пишу. Их три будет в этом году. Одна будет посвящена десяти главным, на мой взгляд, художникам по костюмам нашей страны. Вторая книга — «Брат», со сценарием, о котором никто не знает — я постаралась соединить все Лешины разрозненные разработки. Ну и третья про мужа, естественно, — «Балабанов. Как я полюбила».
